Толлеус. Изгой

Думать об этом нисколечко не хотелось, потому что тема была неприятная. Обидно за себя и соотечественников. Да и просто внутри все противится, не принимая такую трактовку. Лучше вообще не думать об этом. Но мысли почему-то сами собой поворачивались обратно на Искусство, сколько подросток ни старался прогнать их. А потом он с какой-то внезапной ясностью осознал и принял крамольное откровение – аж вздрогнул от мгновенного холодка в груди: Искусство – это не Враг, а обыкновенный инструмент, и только от человека зависит, против кого его повернуть. Точно также как меч: он сам не выбирает, кого рубить.

Спокойствия эта мысль не принесла и даже наоборот начисто прогнала последний сон. Оболиус завертелся на своем ложе из свежего сена еще сильнее, не находя места. Потому что получалось, что все, что он знал об Искусстве – не правда. Что-то внутри сопротивлялось этому: всю жизнь его учили по-другому. Еще вчера он знал, как устроен этот мир, а теперь оказался совсем один, не имея ни малейшего представления об истинном положении вещей.

Глава 4 Толлеус. Главный вопрос

Красный ручей

Старик тоже не спал, лежа на спине в темноте конюшни, раскинув руки. В отличие от своего ученика он не вертелся, точно щенок, гоняющийся за своим хвостом, но лишь внешне, зато мысли в голове водили самый настоящий хоровод. Не Оболиус со своим больным зубом были тому виной – искусник силился понять некоторые вещи, которые происходили в последнее время. Больше всего ему не давал покоя факт, что помощник умеет вселяться в другие существа. Такое могут боги, и это понятно, ибо им подвластно все. Чародеи тоже могут проделать это с кем угодно и когда угодно – есть у них такая способность. Но Оболиус всего лишь мальчишка, пусть и талантливый! Почему у него получается, причем только с химерами, а напрямую с лошадью или человеком – нет? Почему при этом через химеру он может больше, чем сам, хотя по логике это более сложный путь? И, самое главное, почему у самого Толлеуса ничего не выходит?

Сегодня старик не спорил со своим Альтер-эго, озвучивая мысли. Он был спокоен: просто думал, ломая голову над загадкой, которая напрямую касалась его. Обязательно нужно разобраться, понять, как работает этот механизм. Иначе не получится защититься даже от сопливого мальчишки!

Оболиус тянулся к химере аурной, устанавливая контакт. Толлеус специально наблюдал за процессом. Это было логично и объяснимо. Пускай сам искусник не мог повторить подобный трюк, но, по крайней мере, мог представить себе его суть. Есть взаимодействие аур – есть связь. Потом требуется лишь умение, чтобы подстроиться, и воля, чтобы победить в схватке с чужим разумом. Но дальше начиналась чистая мистика: от химеры не тянулся аурный щуп к старику, когда Оболиус пытался вселиться в него! Как это работает, как это вообще может работать?

Ответа не было. В случае с конструктами ситуация такая же: не видно никакой связи, но она существует – в этом сомнений нет. Старику казалось, что решение загадки где-то совсем рядом, на поверхности. Но поймать его никак не удавалось. Чувство неудовлетворенности, как заноза, бередило покой. К тому же нестройный хор призрачных голосов, заблокированный плетением от проникновения, был едва различим. Точно также, как в Широтоне этот Шум был слишком громок, тревожа душу, так и сейчас никак не удавалось достичь гармонии без привычного гомона. Забылся старик только утром, когда первые петухи уже стали орать, требуя выпустить их из курятников.

* * *

Несмотря на то, что сон его был тяжелый и короткий, встал Толлеус бодрым и отдохнувшим. Наверное, химера неплохо подзарядила его вчера. Оболиус тоже поднялся, но выглядел гораздо хуже. Кожа побледнела, под глазами мешки, а щеку стало ощутимо раздувать. Правда, боли он не чувствовал, но нормально открыть рот уже не мог.

Искусник почесал лысину, мельком пожалев об утраченном шлеме. Плетений для врачевания зубов у него не было: как-то не озаботился в свое время, так что даже не знал, как оно работает. Можно было, конечно, проблемный зуб попросту уничтожить – Искусство позволяло проделывать и не такие вещи. Да хоть бы взять плетение для разрушения крепостных стен, часть которого старик использовал для лап Паука. Корень прорастет сквозь весь зуб, потом «бах», и во рту лишь мелкая костяная крошка… Толлеус еще раз почесал затылок: во-первых, можно легко ошибиться и что-нибудь перепутать, во-вторых, попросту жалко зуб! Оставшись с пустыми деснами, старик как никто другой стал ценить ценность этих крошечных помощников в пережевывании пищи.