Толмач

В заполненном военными новеньком строительном бараке было душно, крепко накурено, но весело. После шестой бутылки смертельно уставшего от нескольких недель беспрерывной дороги, да еще и пришедшего с холода Семенова совсем развезло, и он смеялся почти каждой шутке и восторженно охал над каждой новостью.

– Ты знаешь, что теперь титул корейского короля Коджона – Истинный Хан? – беспрерывно демонстрировал свою осведомленность Гришка.

– Не-а, – простонародно выдыхал Семенов. – А Корея теперь что – Казанское ханство?

– Не-е, не Казанское, – хихикал Гришка. – Корея теперь – Великое Ханство Тэ-Хан. Вообрази!

Поручик пытался вообразить, но быстро признавал свое полное поражение. Представить короля Кореи Великим Ханом не получалось. Ну никак!

«Господи! О чем я думаю?!»

Гришку снова понесло, но поручик Семенов уже сосредоточился и невероятным усилием воли собрал всю свою волю в кулак.

– Я попал в беду, Гриша, – членораздельно произнес он. – Ты понял?

– Помогу, – все еще витая в пьяной эйфории, пообещал Гришка. – А в чем проблема? Досрочный чин задерживают?

Семенов стиснул зубы.

– Меня выгнали из армии, Гриша. Совсем.

– А как же… – тряхнул головой Гришка и вдруг протрезвел. – Стоп! Ты хочешь сказать, что ты здесь – не от Главного штаба?! А что же ты делаешь в отряде Загорулько?!

– Я обычный охранник, Гриша, – досадливо цокнул языком Семенов. – Поручик в отставке. Мне, правда, Энгельгардт обещал помочь, но его убили. И теперь я даже не знаю, как быть.

Гришка посерьезнел.

– За что тебя выгнали?

– Я в адмирала Алексеева врезался на бегу.

Гришка распахнул глаза и вдруг булькнул.

– Нет… что… правда?! – и вдруг захохотал в голос. – Ну, ты даешь! Я думал, ты секретный протокол врагу продал! А ты! В Алексеева! Хо-хо-хо!..

– Ничего смешного! – обиделся Семенов.

– Из-ви-ни… – булькнув еще два-три раза, посерьезнел Гришка и вдруг досадливо поморщился. – Знаешь, если честно, Алексеев – это даже серьезнее, чем измена Родине. Нет, я, конечно, попробую помочь… Ты слишком хороший офицер, чтобы из-за такого г…

– Тс-с! – одернул его Семенов, и Гришка воровски огляделся по сторонам и перешел на шепот.

– Я пока ничего не обещаю, но… В общем, подожди меня здесь. Я скоро приду.

* * *

Курбан прекрасно запомнил разговор Семенова со своим другом и сообразил, где расположен упомянутый в разговоре барак, довольно быстро. Собственно, уже по яркому электрическому свету, пьяным голосам и оберткам от шоколада было ясно, что здесь не китайские кули[9] живут. Он встал неподалеку от двери, обдумывая, что лучше сказать поручику, чтобы тот сам, по своей воле вернулся в лагерь другой дорогой. Но пока духи-подсказчики молчали и по-настоящему хороших мыслей не было.

Дверь барака широко распахнулась, и из нее вдруг вывалился офицер – тот самый, что говорил с Семеновым. Это был знак – определенно.

Офицера вырвало, и он, явно чем-то недовольный, причем чем-то только что происшедшим, двинулся прочь от барака и почти сразу же увидел Курбана.

– А ну, иди сюда, узкоглазый! – властно подозвал он его к себе.

Курбан вежливо поклонился и подошел.

– Что, сука, шпионишь?!

Курбан растерялся. В доме православного попа он узнал огромное количество слов, но это было совершенно новым и на слух каким-то нерусским.

«Шпи-ониш-ш-ш…» – повторил он про себя и тряхнул головой; он совершенно точно никогда не слышал этого слова.

– Что, не понял?! – разъярился офицер и, срывая кипящее в нем зло, влепил тунгусу оплеуху – наотмашь.

Курбан снова тряхнул головой и поднял удивленные глаза. В последний раз его били как раз у попа, тридцать шесть лет назад, но тогда он еще не знал, что следует делать в таких случаях.

– Что вылупился, скотина?! – рявкнул офицер и принялся расстегивать ширинку. – Разбаловали вас эти Семеновы…

Курбан склонил голову и недобро улыбнулся – наслаждение от предчувствия возмездия уже наполнило жаром все его тело. А едва офицер закончил свои дела, Курбан стремительно подошел к нему, мягко и властно схватил за ворот, потянул на себя и легко уложил на землю.

– А-а-а?! – только и выдавил офицер и в следующий миг оказался связан по рукам и ногам, словно баран перед закланием.

Курбан рванул белеющую из-под расстегнутого мундира оруса нижнюю рубашку, скомкал и сунул в удивленно приоткрытый рот. Затем быстро отволок офицера в сторону железнодорожной насыпи, рывком стащил с него так и не застегнутые галифе, а затем и кальсоны, поднял с земли брошенный геодезистами полуметровый деревянный колышек и принялся аккуратно его затачивать – точь-в-точь как учила его Курб-Эджен.

Потому что для того, кто посмел ударить человека царской крови, в Книге Судеб была записана только одна казнь: медленное вколачивание «деревянного хвоста».

* * *

Семенов ждал долго. Сначала он подумал, что Гришка где-нибудь упал или даже потерялся, и попытался встать и отправиться на помощь, но тут же признал: это нереально. Затем он прислонился головой к стенке барака и на секундочку прикрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что в окна барака бьет свет, а сам барак почти пуст.