Толмач

Семенова как ударили по голове; ему еще предстояло собирать приданое для Серафимы, а из каких средств, он теперь и не знал. Надежд на то, что его сестренке встретится приличный человек, готовый взять ее без приданого, поручик не питал.

Он помчался к Мищенко, но Павел Иванович лишь развел руками.

– Поймите, Иван Алексеевич, наша Охранная стража лишь на бумаге коммерческая, а на деле мы – самая настоящая армия. Ничем помочь не могу.

Совсем отчаявшись, поручик побрел в штаб, и вот здесь ему повезло – по ступенькам в окружении бесчисленной свиты из молоденьких, только что присланных из России офицеров спускался сам Александр Алексеевич Гернгросс.

– О-о… здорово, герой! – напоказ прижал его к себе Гернгросс. – Как здоровье? Скоро в строй?

– Никак нет, господин полковник! – вытянулся в струнку поручик. – Списали…

Гернгросс досадливо крякнул, и тогда Семенов решился:

– Разрешите просьбу, господин полковник…

Гернгросс опасливо прищурился.

– Ну?

– Дозвольте остаться в строю. Хочу и дальше приносить пользу Родине.

Гернгросс расцвел и повернулся к почтительно замершей в отдалении молодежи.

– Вот это я понимаю! Вот это и есть русский офицер! Вот потому мы и непобедимы! Учитесь, господа!

Офицеры смотрели во все глаза.

– Зайдите ко мне вечерком… э-э-э…

– Поручик Семенов, – тихо напомнил Семенов.

– Э-э-э… Семенов. Я подумаю, что для вас можно сделать.

Тем же вечером Семенов около часа протолокся в приемной штаба, но был-таки принят, а уже наутро он получил новое назначение – ревизором.

– Значит, так, поручик, – строго посмотрел Семенову в глаза его новый начальник капитан Сытин, – докладов я получаю много, однако свой глаз на месте не помешает – на дороге неспокойно, интенданты могут полдороги под шумок разворовать. Так что давай, поручик, на перекладных до Харбина и докладывай мне через каждые сто верст, что там на самом деле происходит.

Счастливый Семенов щелкнул каблуками.

– И это… – вспомнил Сытин, – денщика своего одень поприличней… Откуда он у тебя – из Бурятии?

– Не-е, он, кажется, из тунгусов. В Благовещенске наняли.

– Ну так тем более; не след нашей обслуге в таком рванье перед аборигенами ходить.

* * *

На банщиков-солдат, не отводивших изумленных взглядов от его почти гладкой промежности, Курбан старался внимания не обращать. Но когда, уже после бани, его остригли, одели в военную форму без погон и подвели к зеркалу, сердце Курбана чуть не остановилось. Из отражения на него смотрел сероглазый широкоскулый солдатик – одним словом, русский!

– Вот теперь как человек выглядишь, – покровительственно похлопал его по спине Семенов, – хоть сейчас в строй.

Курбан так не думал. В тесной, неудобной одежде телу было плохо, а ноги в еще менее удобных сапогах сразу же начали преть. И тем не менее новые правила приходилось принимать – после той встречи Вепрь уже напомнил о себе дважды, а шаман даже не успел еще выяснить, какую роль должен сыграть русский поручик в планах богов.

А потом они отправились на станцию. Курбан, обливаясь потом, тащил вслед поручику его огромный, набитый книгами, сменным бельем и документами чемодан, затем, преодолевая ужас, забрался в чрево железного, пышащего паром дракона и полдня слушал пустую болтовню семеновских попутчиков.

– Не-е, я себе из Вятки парнишку взял, глуп, аки пробка, но предан, а главное, не ворует. Опять-таки по-русски есть с кем словцом перекинуться. А ты – тунгуса…

– Мой понимает по-русски, – оправдывался Семенов. – Да и на воровстве не замечен.

– То-то и оно, что не замечен. Поверьте, мой друг, азиатам верить нельзя… От них нам в России одни беды…

– Не-ет, мой скорее удачу приносит, – снова принимался оправдываться поручик. – Я уже дважды благодаря ему в живых оставался.

«Может быть, Орус-хана как раз и вызвали сюда для того, чтобы убить дракона Мармара? – напряженно думал Курбан, разглядывая выдавленное на кокардах и пуговицах изображение двуглавой птицы Гаруды. – Но как же тогда месть?»

Он не верил, что Эрлик-хан забыл, при каких обстоятельствах его вынудили покинуть срединный мир, и уж тем более вряд ли некогда величайший правитель во Вселенной простил русским и китайцам их предательство. Да, сейчас мать и жена Эрлик-хана пресветлая Гурбельджин ни в чем не нуждалась и была в преисподней на вершине почета. Но вряд ли она забыла, как ее, держа за ноги, опустили головой вниз в узкую глубокую яму и медленно закапывали – от головы к ногам. И уж потребовать от своего мужа и сына возмездия всем виновным она могла.

– А правда, что тунгусы горлом петь могут? Эй, тунгус! Эй!

Курбан очнулся. Офицеры изрядно подпили и теперь хотели развлечений.

– Давай, тунгус, потешь компанию… Спой.

– Я не тунгус, – покачал головой Курбан и, с усилием преодолевая страх перед этим раскачивающимся железным чудовищем, не обращая внимания на недовольный гул оставшихся без объекта для шуток офицеров, ушел в тамбур.

Задача Эрлик-хана могла быть и двойной: руками Орус-хана, а точнее, силой изображенной на их гербах и кокардах священной птицы Гаруды расправиться с детьми дракона, а уж затем навлечь мор и погибель и на самих орусов.