Толмач

– И тогда у наших Дай-Ло будут права, как у цинских офицеров, ведь так?

Вопрос не требовал ответа, и братья молчали.

– И ни одного цинского генерала наверху… – мечтательно закончил мысль Управитель. – Пожалуй, я изложу эти наши соображения Голове Дракона.

Услышав самый высший титул во всем обществе, братья синхронно склонили головы; они уже видели, что это очень даже здравая мысль.

* * *

До залегшего за дорожным полотном казачьего караула Курбан дотащил поручика еще до рассвета. Узнав о гибели всех четверых товарищей, русские воины встревожились и минут пять горячо обсуждали, кому везти раненого в лазарет. А так как сил для обороны дороги оставалось немного, в конце концов сошлись на Курбане. Подвели двух лошадей, наскоро перевязали Семенова и показали на юг.

– Давай, братишка, гони в Сыпингоу; там фельдшер есть.

Курбан молча кивнул, помог перекинуть безжизненное тело через седло, а спустя час нашел и фельдшера – совершенно невменямого от опия. И тогда он взялся за дело сам.

Первым делом Курбан сбегал к местной знахарке за травами и, не обращая внимания на ее изумление, со знанием дела отобрал все нужные травы и смеси. Затем он остановил кровь и найденным у русского лекаря пинцетом за считаные секунды вытащил обе пули. И лишь потом началась морока. Поправить перебитое пулей предплечье и составить вместе переломанные голени было непросто. И только он принялся их составлять, как очнулся фельдшер.

– Ты чего сюда заперся, рожа немытая? – пробормотал он и попытался выгнать Курбана пинком под зад.

Шаман перехватил его ногу и… впервые в жизни простил.

– Ладно, живи, – разрешил он. – Только покажи, где у тебя остальные ножи…

– Чего-о?! – выпучил глаза фельдшер.

И тогда Курбан молча повалил его на пол, стянул по рукам и ногам сорванной с окна шторкой и, словно паук жирную муху, отволок в угол.

– Слушай меня, лекарь, – сидя на корточках над испуганно вылупившимся фельдшером, произнес он. – Я здесь надолго. Не скажешь, где твои ножи и щипцы, не дам опия. Ты все понял?

В глазах лекаря появилось легкое беспокойство, и Курбан решил объяснить все сначала.

– Дня через два опий захочет войти в тебя снова, а я тебя ему не отдам. Еще и рот заткну, чтобы он не просил. Это понятно?

И вот тогда лицо фельдшера перекосилось от ужаса.

– Там… – мотнул он головой, – там… все инструменты. В саквояже…

* * *

К ночи Курбан наложил последнюю шину. Еще через три дня стало ясно, что перелом наступил и злые эджены болезни стремительно покидают еще недавно безжизненное тело. А на четвертые сутки дверь вылетела под бешеными ударами сапог, и в лазарет ввалился крупный краснолицый мужчина в военной форме.

– Ну и бардак здесь у тебя, – покосился он в сторону блаженно рассматривающего радужные, навеянные опием картинки фельдшера и склонился над телом поручика Семенова: – Слава богу, жив…

И лишь тогда он заметил сидящего в углу на корточках Курбана.

– А это что еще за обезьяна?! А ну пошел вон! Ну, фельдшер, ну, сволочь! Развел мне тут татаро-монгольский притон… для сирых и убогих…

Курбан склонил голову, чтобы орус-бажи не увидел на свою беду его яростных глаз, и торопливо вышел за дверь. Он свое дело сделал, теперь оставалось ждать.

* * *

Кан Ся обнаружили местные мальчишки – спустя два или три дня. Они тут же побежали к отцам, те – к старосте, а уж он отправил посыльного с извещением, что после той стрельбы, что устроили здесь русские, в деревне нашелся еще один труп – наверное, несвежий…

Еще сутки в полиции не могли выделить человека для вывоза и захоронения тела некоего неопознанного мужчины, а когда человек все-таки нашелся, оказалось, что седой полумертвый старик с раздробленной русской пулей скулой все еще жив.

Никаких документов при старике не оказалось, а потому полиция логично предположила, что это – хунгуз из тех, что проходили мимо Сыпингоу дня четыре назад. Ну а поскольку допросить его было решительно невозможно, Кан Ся просто отвезли в Гунчжулинскую тюрьму.

И вот здесь начались проблемы: принимать полумертвого хунгуза дежурный офицер наотрез отказался.

– Ты пойми, – мягко сказал он сержанту полиции, – мне эту тухлятину брать на себя никак нельзя. Он вот-вот помрет, и на какие деньги я его хоронить буду? Признания нет, протокола допроса нет… вот кто он вообще? Может, крестьянин здешний, а вы его – в тюрьму!

Сержант скрипнул зубами. Здесь все знали, что мертвых арестантов хоронят сами арестанты и совершенно бесплатно. Отвезти его обратно? Так и это не выход. Можно подумать, что если он помрет в полицейском участке, кто-то там наверху войдет в положение и выделит деньги на похороны!

«Надо отдать его нашей знахарке, – решил он. – Если умрет, пусть сама и хоронит, а выживет… что ж, тогда и допросим».

* * *

Вывезенного в Инкоу Семенова впервые выпустили на прогулку в середине апреля, когда вокруг уже все зеленело. Он осторожно спустился по ступенькам лазарета в сад, присел на любовно выструганную военными санитарами скамью и тут же увидел Курбана.

– Здорово, тунгус, – радостно улыбнулся поручик – это ведь ты меня на себе тащил? Я правильно запомнил?