Толмач

– В те же дни и часы? И в те же страны? – Тилле покачал головой: – Нет, таких совпадений не бывает. Вы с ним путешествовали вместе. Раз уж мы начали об этом, то прошу вас рассказать, как вы проникли на территорию Германии?

Лоб и нос Рукавицы залоснились, он вытащил платок, вытер лицо. Веселости в нем поубавилось.

– Ну как прибыли… Прибыл, вернее… Когда я понял, что надо бежать, я быстро продал фирму.

– Кому? Когда? За сколько?

– Кому?.. А брату своему. А за сколько – это уже коммерческая тайна, извините.

– От нас у вас тайн нет, – сухо и жестко оборвал его Тилле, но не стал пока копаться в этом вопросе и попросил продолжать.

– У меня бизнес-виза была. Поездом доехал до Вены, а там пересел на другой поезд и доехал до Дрездена.

– Зачем надо было делать такой крюк?

– Максимка ждал, – вырвалось у него.

Я взглянул на него, но опять было поздно – Тилле, услышав, усмехнулся:

– Опять таинственный Максимка!.. Почему он так прячет и скрывает, что они вместе? В чем дело? – заинтересованно посмотрел он на Рукавицу.

Тот совсем сник и ничего не отвечал. Тилле стал спрашивать дальше:

– В Австрии не просили политическое убежище? Почему?

– А… А у нас… У меня знакомые были в Дрездене, поэтому решил там сдаться. Борчик и Ленуся, друзья, документы на отправку тракторов подготовили, взять надо было… Ну и поехали, то есть поехал… И приехал…

– Не очень-то вы преследовались, раз могли свободно через границы кататься! – заключил Тилле и что-то внес в компьютер, а мы с Рукавицей переглянулись.

Пот катил с него. Он прерывисто вздыхал, а Тилле настойчивее попросил рассказать, с какой целью Рукавица приехал в Германию.

– Документацию надо было отвезти, для фирмы, – признался тот.

– Фирму же вы уже продали? – прищурился Тилле.

– Ну… Да… Продал… Но брату продал… А мы вместе работаем… Надо было еще…

Тилле закрыл паспорта, посмотрел на него проницательно.

– Вы, я вижу, солидный человек, имеете фирму, деньги, семью, ездите по Европе. Что вам, собственно, тут, у нас, надо? От кого и от чего вы бежите, скажите откровенно?

Рукавица огляделся, как после сна.

– Последние два года стало невозможно жить. С одной стороны – подлец Кучма буйствует. С другой – антисемиты донимают. Звонят на фирму, ругаются, стекла бьют, машину взорвали, «Вольво». Убирайся в свой Израиль – и все. Когда машину взорвали, я пошел в милицию. А там эти тупорылые рожи смеются: «От машины что-нибудь осталось? Ничего? Ну, раз трупа нет – нет и преступления. Станете инвалидом – приходите, поможем, а пока советуем на фирме охрану увеличить. Можем пару надежных людей посоветовать!» Сами, наверно, и взорвали, как думаете? – (Тилле пожал плечами.) – Потом на вывеске фирмы краской буквы подрисовали, плохое слово вышло.

– Как это? – спросил я.

– Дайте листок, покажу. – И он написал крупными печатными буквами «ЛИЛИЯ», в первом «Л» продолжил наверх ножки, а к первому «И» добавил хвостик вниз. Вышло «ХУЛИЯ». – В общем, житья не было. А у меня на фирме, как назло, одни евреи, только грузчик-хохол затесался. Двух сотрудников, которые лицом пожидовистее, хулиганье палками избило. Не поверите – в почтовый ящик дерьмо клали, не лень же ж было!..

– Я верю вам, – сказал Тилле. – Но это к нам не имеет отношения. Подобные локальные криминальные конфликты – дело полиции.

Рукавица вытер пот с лица и приосанился:

– Вот в том-то и дело, что полиция – самые главные бандиты. – (Тилле на это опять пожал плечами – мол, я вашу полицию переделать не могу.) – Полиция меня и мучила. Когда хоронили поэта Белозира, я тоже пошел на похороны. Был митинг. Я выступил, сказал, что пора кончать с этим произволом. Через неделю какие-то люди стали звонить. «Плохо кончишь, гад, лучше заткни свой пархатый рот, не то язык вырвем, в задницу вставим! И никакой Иисус Иосифович тебе не поможет!»

– Кто? – не понял я.

– Ну, Иисус Иосифович Христозон, это шутки у них такие, Кучма однажды сказал, а эти болваны повторяют. В общем, все в таком виде: звонят, грозят и ругают. Через пару месяцев, в начале февраля этого года, опять же ж был митинг, выступал Мороз – есть у нас такой оппозиционер, если только еще жив, не знаю. Я опять пошел…

– А чего вы по митингам ходили? Вам лично чего не хватало? Сидели бы в бюро и работали! – прервал его Тилле.

Рукавица пресекся, будто грудью налетел на что-то твердое. Оторопело посмотрел на Тилле.

– Ну… Я человек такой. Не могу молчать. Как где митинг – ноги сами туда несут!

Тилле махнул рукой – мол, сами виноваты, а Рукавица продолжал с неудержимой прытью дальше:

– Шли с митинга, подъехал «черный ворон», всех в него покидали, три дня в полиции держали, ругали: «Не играй в демократию – как Гонгадзе кончишь!» – и дубинками своими молотили. Ну, у нас как?.. Папуас папуасу друг, товарищ и корм. Вот и съели меня. Еле живой выбрался. Максимке ногу сломали…

– А вы откуда знаете? – язвительно остановил его Тилле. – Вы же с ним только тут, в Германии, познакомились?

Рукавица оторопело уставился на него, сглотнул и начал быстро молоть дальше: