Толпа, массы, политика

Особо останавливается Московичи на мышлении толпы, которое он противопоставляет мышлению индивида. Толпы мыслят мир таким, каким они себе его представляют. Мышление толп — говорит он — это всегда мышление уже виденного и уже знаемого. «Когда мы попадаем, как рыбы, в сеть толпы, и начинаем грезить наяву, идеи проникают в наше сознание в виде конкретных схем, клише и других представлений»[223]. Мышление становится автоматическим, оно помогает соскользнуть с воображаемого на реальное, прямо перейти от идеи к действию. Логика толпы начинается там, где логика индивида заканчивается. Она имеет дело не с идеями-понятиями, а с идеями-образами. Толпа не различает сна от реальности, утопии от науки. Порой состояние человека, находящегося в толпе, сравнивают с сумеречным состоянием сознания, которое утрачивает активность, позволяет предаваться мистическому экстазу, видениям, паническому страху.

Не меньшее внимание Московичи уделяет роли верований, считая, что толпы без верований не существуют, как дом без архитектуры. Верования это скрепляющий их цемент. Любое коллективное верование бескомпромиссно, радикально. Оно является свидетельством триумфа страсти, фанатизма. Утопическая вера — доказывает он — есть выражение инстинкта самосохранения, склонного к крайним проявлениям. «Для толпы вера является тем, чем атомная энергия — для материи: наиболее значительной и едва ли не самой ужасающей силой, которой мог бы располагать человек. Вера активно действует. И тот, кто ею владеет, обладает возможностью превратить множество скептически настроенных людей в массу убежденных индивидов, легко поддающихся мобилизации и еще более легко управляемых»[224]. Именно все эти факторы дают человеку чувство защищенности в толпе, он ощущает себя равным всем. Он как бы обретает тихую гавань, где он защищен от тяжести обрушившихся на него проблем. Чем тревожнее чувствует себя человек, тем более он стремится влиться в массу.

Как и другие авторы, занимавшиеся трактовками масс, толпы, Московичи обращает самое пристальное внимание на проблему вождя. Его исходная позиция — великие люди не делают историю, но они представляют собой, как он выражается, закваску, активный и созидательный фермент, на котором подходит тесто, каковым являются массы. Если в начале века фиксировалась победа масс, то к его концу «мы полностью оказываемся в плену вождей». XX век показал, что толпа по приказу вождей приносит в жертву свои нужды, интересы, идет на преступления, потрясающие воображение. Продолжает разыгрываться миф о герое, меняющем ход истории. «Он возрождается из пепла в строгом ритуале церемоний, в парадах и речах. Толпы участвуют в гигантских инсценировках на стадионах или около мавзолеев, которые оставляют далеко позади себя чествования римских или китайских императоров… Этот захватывающий ритуал, эта грандиозная инсценировка, ставшие составной частью нашей цивилизации, как цирковые зрелища стали частью римской цивилизации»[225].

Вождь, лидер дает массам общее мировоззрение, одну и ту же идею, тем самым предлагает им «эрзац общности». Они самым тесным образом взаимосвязаны этой идеей. Вожди не могут существовать без признания народа. Они обязаны верить тому, чему верит толпа, масса. Вождь — зеркало толпы и масса узнает себя в нем. Этим объясняется та глубокая привязанность, которая наблюдается у масс по отношению к вождю, и та глубокая скорбь по поводу его ухода из жизни.

Проблема отношения массы к вождю, патернализм власти, мифологизация власти являются одними из важнейших моментов для понимания темы нашего изложения. В этом плане несомненный интерес представляет и другая книга С. Московичи «Машина, творящая богов» (1988).

Машиной, творящей богов, Московичи называет общество, ведя речь прежде всего о сотворении им идолов, светской религии и искусственных богов. Более того, оказалось, что общество способно создавать еще и демонов. Он напоминает, что идея, охватившая массы, обладает властью объединять людей, изменять их поведение. Поэтому власть идей, иллюзий — это не химера, без этой власти в истории не происходит ничего. Это очень убедительно показал М. Вебер на примере влияния протестантской этики и своей трактовкой харизмы. В момент смуты — пишет Московичи — ожидается появление вождя или спасителя. Появляется власть, доверенная одному человеку, обычно наделенного харизмой. Подобная власть «требует экстраординарного подчинения определенной личности, ее героической силе и воплощаемому ею порядку. В обществе, испытывающем состояние разлада, где все ценности опошлены, вера в экстраординарные качества таких людей, как Иисус, Магомет, Наполеон, Ганди или Ленин, есть подлинное основание их авторитета… Каждый — будь то Сталин или Мао, Торез или Кастро — строит вокруг себя фиктивный пантеон, в котором он занимает почетное место»[226]. В отличие от Арендт, Московичи, вслед за Вебером, придает харизме первостепенное значение и в этом смысле XX век называет веком харизмы.