Толстой (СИ)

В восьмилетнем возрасте Лев с семьей переехал в Москву, чтобы старшие дети могли продолжить образование. Льву жалко было уезжать из имения, город представлялся ему чужим. Но деваться было некуда, и 10 января 1837 года семейство Толстых выдвинулось в Москву. Город поразил ребенка, он впервые осознал, что кроме них существуют другие люди, «ничего не имеющие общего с нами». Потихоньку мальчик привык к переменам. Но 21 июня 1837 года скоропостижно умер его отец, Николай Ильич Толстой. «Как-то раз летом отец уехал по делам в Тулу и, идя по улице к приятелю своему Темяшеву, он вдруг упал и умер скоропостижно. Некоторые думают, что он умер ударом, другие предполагают, что его отравил камердинер, так как деньги у него пропали, а именные билеты принесла уже к Толстым какая-то таинственная нищая». Лев Толстой потом во взрослом возрасте расскажет, какое сильное эмоциональное потрясение вызвала у него кончина близкого человека. «Смерть отца была одним из самых сильных впечатлений детства Льва Николаевича. Лев Николаевич говорил, что смерть эта в первый раз вызвала в нем чувство религиозного ужаса перед вопросами жизни и смерти. Так как отец умер не при нем, он долго не мог верить тому, что его уже нет. Долго после этого, глядя на незнакомых людей на улицах Москвы, ему не только казалось, но он почти был уверен, что вот-вот он встретит живого отца. И это чувство надежды и неверия в смерть вызывало в нем особенное чувство умиления»[14].

Все заботы на себя взяла Александра Ильинична. Ничем хорошим сие не закончилось. В силу отрешенности от земной жизни она не обладала никакими практическими навыками в управлении хозяйством, поэтому скоро дела семьи пришли в упадок. Мать же Николая Ильича, Пелагея Николаевна, тяжело переживала потерю сына и была не в состоянии чем-то заниматься. «Целую неделю, – рассказывает Толстой, – бабушка ни с кем не говорила, не спала, отказывалась от пищи и не хотела принимать никаких лекарств. Иногда, оставшись одна, в своем кресле, она вдруг начинала смеяться, потом рыдать без слез, с ней делались конвульсии, и она выкрикивала неистовым голосом бессмысленные или ужасные слова. Ей нужно было обвинять кого-нибудь в своем несчастии, и она говорила страшные слова, грозила кому-то с необыкновенной силой, вскакивала с кресел, скорыми, большими шагами ходила по комнате и потом падала без чувств».

Правда, она успела нанять детям молодого гувернера-француза Проспера Сен-Тома, который отличался грубостью и самодовольством и очень не нравился Льву. «Он был хороший француз, но француз в высшей степени. Он был не глуп, довольно хорошо учен и добросовестно исполнял в отношении нас свою обязанность, но он имел общие всем его землякам и столь противоположные русскому характеру отличительные черты легкомысленного эгоизма, тщеславия, дерзости и невежественной самоуверенности. Все это мне очень не нравилось». Однажды Проспер за какую-то провинность в учебе запер Льва в чулане. Насильственная изоляция вызвала у мальчика шок, он ощутил несправедливость, бессилие и обиду. Толстой будет помнить этот случай до конца жизни. Обостренное чувство свободы было присуще ему с детства. Так что с Проспером у Льва Толстого не заладилось. Но надо отдать Сен-Тома должное, он первым увидел в Леве будущего писателя.

Лев Николаевич был «очень оригинальный ребенок и чудак. Он, например, входил в залу и кланялся задом, откидывая голову назад и шаркая». Лева то подстрижет себе волосы на половине головы, то выпрыгнет из окна, его нашли внизу без сознания – «он проспал 18 часов и проснулся совсем здоровым». Как оказалось, сделал он это для того, чтобы «удивить других… и посмотреть, что из этого выйдет». Брат жены Толстого вспоминает – как рассказывала Пелагея Юшкова, «в детстве он был очень шаловлив, а отроком отличался странностью, а иногда и неожиданностью поступков, живостью характера и прекрасным сердцем». Родные братья дразнили Льва – Левой-пузырем, а иногда Левой-ревой. Первое прозвище было оправдано тем, что маленький Лёва имел плотное телосложение, а второе – потому что был эмоционален и слезлив. Он был очень чувствителен и восприимчив, но это не мешало его жизнерадостности и шутливости. Кроме того, несмотря на небольшой возраст, у него проявлялась наблюдательность, склонность к искусствам, сильно развитое воображение, временами недетская серьезность. Для него имели значение похвалы и одобрение старших.