Толстой

Служба в Крыму не доставляет особых хлопот, Лев Толстой становится подпоручиком: «живу совершенно беспечно, не принуждая и не останавливая себя ни в чем: хожу на охоту, слушаю, наблюдаю, спорю». Но и здесь у Толстого возникают сложные отношения с сослуживцами из-за его неуживчивости. Плюс наваливаются другие трудности: он снова влезает в карточные долги, на его «проект о переформировании батарей…» приходит очень резкий ответ, в котором подчеркивается его «умничание», – все вместе вгоняет его в глубокое уныние. Он не находит лучшего решения, чем забыться в карточной игре. Разочарование в службе приводит его к мысли об отставке, но это отнюдь не проявление трусости, Толстой неоднократно демонстрировал свою храбрость и на Кавказе, и на Дунае. В Севастополе в конце 1854 года он был под огнем в самом опасном месте, на 4-м бастионе. Причины – в дискомфорте общения с батарейными офицерами и в занятиях литературой, ее он все больше воспринимает как основное занятие. Старший офицер толстовской батареи Одаховский вспоминал: «В Севастополе начались у графа Толстого вечные столкновения с начальством. Это был человек, для которого много значило застегнуться на все пуговицы, застегнуть воротник мундира, человек, не признававший дисциплины и начальства. Всякое замечание старшего в чине вызывало со стороны Толстого немедленную дерзость или едкую, обидную шутку… Толстой был бременем для батарейных командиров и поэтому вечно был свободен от службы: его никуда нельзя было командировать… Он часто, без разрешения начальства, отправлялся на вылазки с чужими отрядами, просто из любопытства, как любитель сильных ощущений, быть может, и для изучения быта солдат и войны, а потом рассказывал нам подробности дела, в котором участвовал. Иногда Толстой куда-то пропадал – и только потом мы узнавали, что он или находился на вылазках как доброволец, или проигрывался в карты. И он нам каялся в своих грехах».

В 1855 году Севастополь пал, и Толстой едет в Петербург, где входит в круг литераторов, знакомясь со многими известными авторами – Тургеневым, Некрасовым, Гончаровым и другими. Но контакта не получилось. Петербургские писатели, поняв, что у него с ними мало точек соприкосновения, решили, что всему виной «скверное образование, барская спесь и офицерские замашки». У них слишком разнились понятия о том, какой должна быть литература и в чем состоит роль писателя. Им хотелось, чтобы он укладывался в принятые обществом рамки – «либерален насколько дозволяет цензура, и прогрессивен до мыслимых пределов, и европейски просвещен, и общественно полезен». А у Толстого было свое виденье на этот счет, поэтому в отношениях с Некрасовым (помним, что он издатель «Современника») появилась натянутость, грозящая конфликтами и возможным разрывом. Толстой хочет и будет идти своим путем.

Но пока в «Современнике» печатаются рассказы «Севастополь в декабре месяце», «Рубка леса» и «Ночь весною 1855 года в Севастополе». Тема «Севастопольских рассказов» волнует Льва Толстого и не оставляет в покое. Из его записей в дневнике: «Вчера ядро упало около мальчика и девочки, которые по улице играли в лошадки: они обнялись и упали вместе».

Из рассказов о Севастополе. «Посмотрите лучше на этого десятилетнего мальчишку, который… с самого начала перемирия вышел за вал и все ходил по лощине, с тупым любопытством глядя на французов и на трупы, лежащие на земле, и набирал полевые голубые цветы, которыми усыпана эта роковая долина. Возвращаясь домой с большим букетом, он, закрыв нос от запаха, который наносило на него ветром, остановился около кучки снесенных тел и долго смотрел на один страшный, безголовый труп, бывший ближе к нему. Постояв довольно долго, он подвинулся ближе и дотронулся ногой до вытянутой окоченевшей руки трупа. Рука покачнулась немного. Он тронул ее еще раз и крепче. Рука покачнулась и опять стала на свое место. Мальчик вдруг вскрикнул, спрятал лицо в цветы и во весь дух побежал прочь к крепости». Так Толстой справлялся с войной, с тем, что он видел и что хотел донести в своих произведениях до читателей.

Он также рассказывал своему другу и единомышленнику Александру Гольденвейзеру: «Когда Малахов курган был взят и войска спешно переправлялись на Северную сторону, – тяжелораненых оставили на “Павловском мыске”, где была батарея. Это сильная батарея, с которой можно было обстрелять весь город. Когда сообразили, что нельзя ее так отдавать французам, то решили ее взорвать. Я был у Голицына, там еще Урусов сидел, и тут же крепко спал добродушный, здоровый офицер Ильин. Мне сказали, что он только что вернулся из опасного поручения – взорвать “Павловский мысок”. Мысок был взорван с батареей и со всеми ранеными, которых нельзя было увезти, а батарею отдать неприятелю нельзя было… Потом пытались отрицать это, но я знаю, что это было так».

Скорее всего, в это время на Толстого обращают внимание власти и полиция. Известна песня о поражении в Севастополе, сочиненная Толстым, ее знали и солдаты, и сам великий князь, так что Лев Толстой им сильно нелюбим.