Толстый - спаситель французской короны

Тонкий еще раз посмотрел на старушку: точно! Дворницкая лопата на самом деле – табличка с надписью «Уткины», просто старушка ее все время вертит, а с обратной стороны табличка действительно похожа на лопату. И старушка – не такая уж старушка. В смысле, не пенсионерка – ей лет пятьдесят. И кричит она не «Буржуй», а «Бонжур!».

– Бонжур! – рявкнул Тонкий и стал продираться сквозь толпу к гувернантке.

– Так вот ты какая, мадемуазель Жозе-фу! – шепнула Ленка.

– Уткины? – с сомнением спросила гувернантка, когда они подошли к ней.

Тонкий с Ленкой закивали. Вблизи Фрёкен Бок выглядела нехрупкой: штангу, конечно, не поднимет, но поставить подростка в угол у нее сил хватит.

– Элен, – томно произнесла гувернантка, обращаясь к Ленке. – Элен, не смотрыте на меня так! Я не кюсачая.

Тонкий прыснул в кулак: вот оно, подлинное французское произношение. А Ленка-то мучилась, ломая перед зеркалом язык!

– Алекса-андр! – продолжала развлекать гувернантка. – Ничего смешнёва!

– Ай эм сорри, – смущенно пробормотал Тонкий. А Ленка заржала в голос.

– Разговорник возьми, разговорник возьми, – передразнивала она. – Алле, гараж, мы во Франции!

Фрёкен Бок растерялась окончательно:

– Камён на авт-обус! Шнеллер!

В автобусе уже сидела вся группа с Гидрой во главе. Гидра увидела опоздавших, покачала космами, сказала водителю: «Можно ехать». И они поехали.

Тонкий еще никогда не видел так много машин. Машины справа, машины слева, а где-то далеко две шеренги домов-небоскребов. А на них реклама, реклама: щиты с нарисованными сигаретами, щиты с нарисованными машинами, щиты с написанными нерусскими буквами – как в Москве, только еще больше.

– Саня, смотри! – дернула его за рукав Ленка.

Саня посмотрел. Как и предполагалось – ничего особенного. Похоже на гигантскую клетку для попугайчика. Подумаешь, Эйфелева башня! Останкинская намного выше.

Фрёкен Бок по-своему истолковала его равнодушие:

– Эйфелеву башню, – завела она, – построиль французский инженьер Алекса-андр Густав Эйфель в 1889 году. Ее высота – 300 метров, это почти в два раза вышье, чем Хеопсова пирамида и чем Ульмский собор. Общий вес башни – около 9 миллионов килограмм!

«Интересно, кто ее взвесил? – подумал Тонкий. – И главное – как? Оторвал от земли целиком и на весы поставил? Или по частичкам разбирал-взвешивал, а потом собрал обратно?»

– На башню ведут лестницы, – продолжала Фрёкен Бок. – 1792 ступени и подъемная машина.

– Лифт, что ли? – спросила Ленка.

– Лифт, – кивнула Фрёкен Бок. – Виньте палец из носа.

Тонкий захихикал. Все-таки гувернантка – она и в Париже гувернантка. Пальца в носу не потерпит.

В автобусе ехали часа три. Лучше было бы пролететь в самолете лишние пятнадцать минут, но, видимо, на Луаре нелетная погода. Впрочем, и на земле оказалось неплохо. То есть все равно над землей – автобус был двухэтажный. Стекла в окнах голубые, от этого вид из окна казался еще красивее. Машины, реклама – все голубое. Потом вид сменился на более живописный: поубавилось машин, рекламные щиты попадались только на бензоколонках, на обочине возникли деревья, действительно не такие, как в Москве. А за деревьями, за щербатым перелеском вдоль дороги…

– Это и есть Луара? – разочарованно спросила Ленка.

Тонкий посмотрел на Фрёкен Бок – она должна знать.

– Люар, – подтвердила она. И Сашке захотелось домой.

Самая большая река Франции смахивала на речку-вонючку на даче. Шириной, наверное, метров пятьдесят… То есть сто… То есть двести! Чем дальше они ехали, тем шире становилась Луара. Серо-голубая вода блестела на солнце и пускала зайчики.

Перелесок редел-редел, а потом вовсе кончился, и взорам предстала долина Луары во всей красе. Было похоже на картинку из «Сказок» Шарля Перро. Изумрудные газоны, кустики, подстриженные в форме разных зверей, и замки! Старинные французские замки из камня, с башенками, причудливыми маленькими окошками, блестящими шпилями и прочими наворотами старины. Тонкий увидел Амбуаз, знакомый по фотографии в буклете, и решил, что пора действовать:

– Мадемуазель Жозефа, – Тонкий заискивающе посмотрел на гувернантку, – мы можем сходить в Амбуаз сейчас же? Я так мечтал его увидеть…

Но гувернантка есть гувернантка. Режим прежде всего.

– Сперьфа объед, патом экскюрсии! – строго изрекла она.

Тонкий надулся. Когда ведешь расследование, дорога каждая секунда. Может быть, сейчас, вот в этот самый момент, глупая французская уборщица выметает последнюю улику, не замеченную полицией. А начинающий оперативник Александр Уткин никак не может ее перехватить, потому что обед, видите ли, важнее. «Салат – саляд. Суп – суп», – бухтел плеер.

Замки кончились, и автобус затормозил у отеля, чересчур современного для этого исторического места. У отеля было неприлично много этажей и лампочки над дверью. У двери стоял швейцар в серо-голубой форме, похожей на милицейскую. А может, это русский милиционер подрабатывал в отпуске.