Том 1

Лес вознесенных мачт, прочерченных вдали,

Покрыл морскую ширь решеткой, как на плане.

Свирепые валы смиряются заранее.

К причалу корабли течением влечет.

Куда ни глянь — везде им помощь и почет.

Все глаже гладь воды, все тише плеск прибоя,

И море пенится, жемчужно-голубое.

Галеры на подбор. На скамьи для гребцов

И Эско и Адур прислали храбрецов.

Сто рослых штурманов, два зорких полководца.

Германия прислать орудия клянется.

Там сотня бригантин. Сто галиотов тут.

Неаполь, Кадис, Лисабон приказа ждут.

Филипп склоняется. Что значит расстоянье!

Не только видит он, но слышит в океане.

Вот, ринувшись к бортам, завыли в рупора.

Сигнальные флажки взвиваются с утра.

Вот адмирал, склонясь к плечу пажа, смеется.

Дробь барабанная. Свистки. И раздается

Сигнал: «На абордаж!» По вражеским бортам

Залп! Вопли раненых. И снова залп! А там -

Что это? Крылья птиц иль паруса белеют?

Иль башни рушатся и в дымных тучах тлеют?

Крепчает дикий шторм. В разгаре грозный бой.

Все движется пред ним на сцене голубой.

Страшна улыбка уст его землисто-серых.

Сто тысяч храбрых шпаг на ста его галерах.

Вампир оскалился. Он голод утолил,

Позором Англии себя развеселил.

Кто выручит ее? Мир порохом наполнив,

Победу празднуя, он машет связкой молний.

Кто вырвет молнии из этой пятерни?

Он выше Цезаря. Куда там ни взгляни,

Все ждет его суда, все ждет его удара -

От Ганга берегов до башен Гибралтара.

Он скажет: «Я хочу!» — и так тому и быть.

Он за волосы взял победу, чтоб добыть

Ширь океанскую без края, без преграды

Для устрашающей, для праведной армады.

И распахнулся мир! И развернулся путь!

Достаточно ему мизинцем шевельнуть,

Чтоб дальше ринулись плавучие драконы.

Да, он есть властелин единственный, исконный!

Пусть прозвучат ему стоустые хвалы!

Султан Бей-Шифразил, преемник Абдуллы,

Построивший мечеть священную в Каире,

На камне вырезал: «Аллах царит в эфире, -

Я правлю на земле». Для всех веков и стран

Лгут одинаково насильник и тиран.

То, что сказал султан, король подумал втайне.

А между тем бассейн еще хранит блистанье.

Инфанта-девочка целует свой цветок,

Любуется, смеясь, на каждый лепесток.

Но легкий ветерок, чуть слышный, незаметный,

Подул негаданно, запел в листве несметной,

Он воду зарябил, и шевелит тростник,

И легким трепетом в огромный парк проник,

И дерево встряхнул, и, словно ненароком,

Коснулся девочки крылом своим широким,

Дохнул на личико, еще дохнул, — и вот

Шесть алых лепестков плывут по глади вод…

Остался девочке лишь стебель острых терний.

И нагибается она к воде вечерней.

Ей страшно. Как понять, куда цветок исчез?

Так смотрим мы порой на темный свод небес.

Оцепенелые, ждем приближенья бури…

Бассейн волнуется. Он полон был лазури,

Сверкал, как золото, — и, сразу почернев,

Кипит и пенится. В нем пробудился гнев!

И роза бедная рассыпалась и тонет.

Намокли лепестки. Их ветер дальше гонит,

И вертит медленно, и тянет их на дно.

Их участь решена. Мгновение одно -

И вот пришел конец корабликам несчастным.

Дуэнья хмурится и с видом безучастным

Ребенку говорит: «Власть ваша велика.

Все вам принадлежит — все, кроме ветерка».

НОВЫЕ ДАЛИ

Гомер поэтом был. И в эти времена

Всем миром правила владычица-война.

Уверен, в бой стремясь, был каждый юный воин,

Что смерти доблестной и славной он достоин.

Что боги лучшего тогда могли послать,

Чем саван, чтобы Рим в сражениях спасать,

Иль гроб прославленный у врат Лакедемона?

На подвиг отрок шел за отчие законы,

Спеша опередить других идущих в бой,

Им угрожавший всем кончиной роковой.

Но смерть со славою, как дивный дар, манила,

Улисс угадывал за прялкою Ахилла,

Тот платье девичье, рыча, с себя срывал,

И восклицали все: «Пред нами вождь предстал!»

Ахилла грозный лик средь рокового боя

Стал маской царственной для каждого героя.

Был смертоносный меч, как друг, мужчине мил,

И коршун яростный над музою кружил,

В сражении за ней он следовал повсюду,

И пела муза та лишь тел безгласных груду.

Тигрица-божество, ты, воплощенье зла,

Ты черной тучею над Грецией плыла;

В глухом отчаянье ты к небесам взывала,

Твердя: «Убей, убей, умри, убей — все мало!»

И конь чудовищный ярился под тобой.

По ветру волосы — ты врезывалась в бой

Героев, и богов могучих, и титанов.

Ты зажигала ад в рядах враждебных станов,

Герою меч дала, сумела научить,

Как Гектора вкруг стен безжалостно влачить.

Меж тем как смертное копье еще свистело,

И кровь бойца лилась, и остывало тело,

И череп урною могильною зиял,

И дротик плащ ночной богини разрывал,

И черная змея на грудь ее всползала,

И битва на Олимп в бессмертный сонм вступала, -

Был голос музы той неумолим и строг,

И обагряла кровь у губ прекрасных рог.

Палатки, башни, дым, изрубленные латы,

И стоны раненых, и чей-то шлем пернатый,

И вихорь колесниц, и труб военных вой -

Все было в стройный гимн превращено тобой.

А ныне муза — мир… И стан ее воздушный

Объятьем не теснит, сверкая, панцирь душный.

Поэт кричит войне: «Умри ты, злая тень!»

И манит за собой людей в цветущий день.

И из его стихов, везде звучащих звонко,

Блестя, слеза падет на розу, на ребенка;

Из окрыленных строф звезд возникает рой,

И почки на ветвях уже шумят листвой,

И все его мечты — как свет зари прекрасной;