Болдырев. Не смеши улицу, борода. Волга — не пруд. Воду весь город пьет. Неочищенная вода — другое дело. Кипятим, сколько можем. Народ сырую хватает. Животами болеют. В деревне ты что, ситро пьешь? Вот что: больного сейчас отправьте в больницу, а с ним делегата одного нарядите, пусть увидит, где и как лечим.
Зотов. Посрамились, и хватит. Эх, Михалка!.. Да где же он? Уничтожился.
Валька
Болдырев. К машине идите. Они сами принесут.
Суматохинов. Да чего его нести? Авось, ходит. Он весь народ и смутил.
Болдырев. Ну, ладно. Иди неси. Время проводить нечего.
Зотов
Кухарка. Прощения бы у него попросить… Заарестует еще.
Зотов. Киш, дура! Исчезай!
Кухарка. Как же!
Зотов. Киш!
Голоса. В карете поедешь, как Чербельмен…[5]
— Не один…
— С делегацией.
Лаптев
Болдырев. Бредит.
Зотов. Видать, без памяти.
Гончаров. Что тут было, Степан Семенович? Я с ними стал объясняться, но меня отвлекли.
Болдырев. Сестру поколотить собрались… Дело не в этом. Четвертый барак сегодня бунтует… одни было забастовали. Все в один голос: вода отравленная. Кто-то пустил слух, что ли… черт его знает! Хожу, успокаиваю. Лагутин уехал. Мне бы на заседание надо. И строительство теперь бросить не могу.
Гончаров. Да, тревожный вечер.
Болдырев. Бузит народ… Металлистов бы сюда скорее… Пятьсот человек влей — и будет другая атмосфера. Ну, ладно, до свиданья!
Гончаров. Спокойной ночи!
Круто поворачиваем, товарищ Болдырев. При таких поворотах кучера слетают с козел, а за ними и пассажиры. Вот и пафос масс. Сегодня сестру убить собрались, а завтра — нас с вами.
Зотов
Гончаров. Кто здесь? Чего тебе?
Зотов. А я так… иду, слышу, кто-то сам с собой говорит. А это чудно, когда человек один сам с собой в ночи говорит… Вроде заплутал.
Картина вторая
Максимка. Нет лучшей работы на свете, как работа на войне.
Болдырев. Это почему же?
Максимка. Воевал я, воевал, Степан Семенович, и убедился, что это совершенно чистое дело.
Болдырев. А заводы строить — не чистое дело?
Максимка. Ты меня не понимаешь… Тут у тебя дипломатия… На войне моя позиция определенная. Вижу перед собой врага, я с ним воюю, он со мной воюет. А у тебя есть такие кандидаты в Соловки[6], что хоть первым маршрутом отправляй, но я с ними должен работать, как с товарищами…
Болдырев. Ну, ладно, говори, что в твоем бюро?
Максимка. Навязал ты мне это бюро рационализации — лучше бы каменщиком поставил.
Болдырев. Максим, разговор кончен! Давай докладывай.
Максимка. Не могу я рабо…
Болдырев. Максимка!
Максимка. Ну, садись. Принято единогласно. Слушай. Начну я с прораба пять. Ох и гад! Четвертый раз, за подписью Гончарова, категорически предлагается ему установить подъемник.
Болдырев. Бумажки?
Максимка. А что делать, если он не ставит?
Болдырев. Ставь сам. Бери рабочих и ставь.
Максимка. Это идея!
Болдырев. Никакой тут идеи нет. Работать надо. «Темпы», кричите, «темпы», а сами со стола на стол бумажку посылаете. Дальше.
Переводчица
Болдырев. Разрешаю, уважаемая.
Переводчица. Здесь мистер Картер, и он просит сейчас принять его.
Болдырев. Вы его привели сюда?
Переводчица. Нет, я его не вожу. Он сам ходит.
Болдырев. Что ж, входите.
Что-то неладно у американца.
Максимка. Саботируют его, вот увидишь.
Болдырев. Посмотрим.
Картер. Tell him that some facts over which J have no control force me to approach him on a sybject, which will probably come as a complete surprise to him.
Переводчица. Мистер Картер просит передать, что он… что он в силу обстоятельств, ни в коей степени от него не зависящих, вынужден беседовать с вами на тему, которая явилась для него совершенно неожиданной.
Болдырев. Я готов слушать мистера Картера.
Переводчица. Не is ready to listen to you, Mr. Carter.