Том 1

Ах, вот в чем дело. Ну, что ж. Деревцов готов остаться ждать.

Он долго стоял и смотрел вслед Сергею Андрееву. Собаки медленно брели по бродному снегу. Наконец скрылись. Он остался один. Один во всем этом белом безмолвии, один на всю тундру. Найдут ли его? А снег все падал и падал...

Деревцов провел в избушке ночь, день и еще ночь.

«Пропал?» — опрашивал он себя. И странное дело — больше он не чувствовал страха. Он был один на один с чужой, суровой природой. Кричи — никто не услышит. Беги — никуда не добежишь.

Он питался только снегом. Он мог бы выпить весь снег кругом, всю тундру, — и это не насытило бы его. У него были только дрова. Он поддерживал огонь в печке. Было тепло. Можно было лечь и уснуть. Уснуть. Уснуть. Так вот и умирают трусы на Севере. Закутаются в теплую одежду — и больше не просыпаются. А что же другое делать? Ждать? Чего? Добрел ли до Каменки фельдшер, или кружит где-нибудь по тундре? Двое суток ведь прошло. Ждать? Ждать, пока сдохнешь с голода? Сейчас в нем есть еще силы, чтобы идти. Немного сил, последние ресурсы человеческого мотора. Пройдет день-два, они иссякнут, нет горючего, он голоден. Он будет лежать здесь, как мешок костей, жалкий, беспомощный. Нет, пока еще есть сила — идти. Идти навстречу спасению, если оно близко, или умереть, но умереть, борясь за жизнь.

Он встал на ноги. Надел сумку. Шатаясь, вышел на улицу. Его обожгло холодом. Вернуться в теплую избу? А там что будет? Нет, так поступают трусы. Вперед! Лучше умереть в дороге, чем на печке. Он помнил направление — на север. Он брел, спотыкаясь на торосах.

Через каждые сто сажен Деревцов останавливался отдохнуть. Тогда его охватывал холод. Он дышал на руки, пытаясь согреться, колотил ногой о ногу. Но голодного ничто не греет.

Он увидел старые брошенные насти. Тайная надежда вспыхнула в нем: найти песца и съесть его. Надежда окрылила его. Это было бы удачей, счастьем, спасением. Дрожа от нетерпения, он бросился к пастям — в них ничего не было. Он брел от одной к другой, спотыкаясь от усталости, голода и разочарования.

Внезапно раздался выстрел. Деревцов встрепенулся. Спасение! Оно близко. Он увидел собак и человека на нарте. Шатаясь, он побежал навстречу.

Это был Сергей Андреев, его неудачливый товарищ. Он был страшен. Где он был? Где ночевал? Андреев махнул рукой — там, в тундре, в снегу. Нет, он не нашел Каменки.

Двух собак в упряжке не было. Деревцов спросил: где они?

— Застрелил. Накормил собак. Сам поел.

— Дай... и мне...

Андреев вытащил мерзлый кусок — это была собачья печенка — и протянул Деревцову:

— Ешь, политрук. Больше у меня нет ничего.

Деревцов начал грызть мерзлую печенку. Он торопился и задыхался от голода. Он поборол в себе брезгливость и отвращение. Он ел псину, чтобы жить, чтобы двинуться в путь, добраться до Пленной, гнать пушнину.

Андреев сидел на нарте, обхватив голову руками.

— Пропали! Пропали! — шептал он.

Но Деревцов, поев, чувствовал в себе силы. Пропали? Как бы не так! Большевики так, за зря, не пропадают. Даже на Севере. Пошли! Они тронулись в путь. Собаки еле-еле брели по снегу. Люди молчали.

Так шли они, пока не выбрались на дорогу, которую узнал Андреев.

— Скоро Каменка! — закричал он. — Но нам... не доехать.

Собаки действительно выбились из сил. Деревцов решительно слез с нарты и снял вещи.

— Я подожду здесь, — сказал он, делая попытку улыбнуться. — Вали один. Я подожду.

Он снова остался один, в тундре, даже домика не было, но теперь он знал: трус побежден а нем. Неужто он не победит Север?

Скоро за ним приехали.

Мы встретились с Деревцовым на Диксоне. Он ехал в обратный путь. Он побывал уже в устье Пясиной. Обозы пушнины ползли за ним. Он обошел и объехал самые далекие избушки, где никогда не видели политработника. Он рассказывал людям о Большой Земле, о партии, о комсомоле.

На Диксоне он не хотел задерживаться. Разумеется, здесь отлично жить — электричество, комфорт, много людей, культура, но его тянуло в дорогу, к одиноким промысловым избушкам, занесенным снегом по самую крышу, в дымный чум ненца, в походный балок юрака.

Он думал: «Чего мне страшиться теперь? Я видел белое лицо смерти, неужели я испугаюсь, если случится увидеть смерть, поблескивающую сталью?» Он стал мужественней и молчаливей. Он стал старше. Когда осенью уходили корабли, он спокойно сказал: «Я остаюсь на Севере» — и проводил последний дымок без тоски, без грусти.

Вот он бредет сегодня на собаках по Хатангской тундре, рядовой бесстрашный сын народа. Ровно бегут собаки. «Усь! Усь!» — кричит каюр. Далекий путь...

[1936]

[ЗИМОВКА НА ДИКСОНЕ 1935 год]

5 марта

До сих пор мы летели на восток, юго-западный ветер был нашим желанным попутчиком. Отсюда Молоков резко изменит курс на север. Другие ветры нужны нам, другие края лягут под нашими крыльями. Замечательные, богатейшие края.