Том 1

Осуществиться как личность… Время делало это теперь мечтою многих, но не слишком помогало выполнить эту задачу. Викторианская эпоха (время правления королевы Виктории, с 1837 по 1901 год) создала необычайно определенные, прочные, всеохватывающие стандарты существования. Устойчивые формы жизни. Устойчивые формы мысли. Традиция и неподвижность во всем. Почитание давно ушедших времен. Недоверие к новому. Прогресс, но такой постепенный, преемственный, что он лишался революционизирующего влияния на человеческую мысль. Великие открытия и неусыпное старание не позволить им расшевелить умы. Так было десятилетиями. Такой открылась Англия людям того поколения, к которому принадлежал Уэллс. И многие из них не приняли эту Англию. Теперь люди почувствовали себя неуютно в обжитом и косном мире викторианского благополучия, но этот мир цепко держал их. Мещанин ненавидит не похожего на себя, а викторианский мир был от начала до конца мещанским. Мещанину не обязательно быть мелкий лавочником. В «высших сферах» мещанство было только самоувереннее, спокойнее за свое благополучие, тверже в исповедании своего символа веры. Вступить в противоречие с повседневным бытом викторианской Англии значило сделать первый шаг по дороге, ведущей к конфликту с ее социальным укладом. Такой путь проделал до Уэллса видный английский писатель и общественный деятель Уильям Моррис. Он начал с возмущения неэстетичностью и стандартностью быта и человеческих душ и пришел к социализму. Уэллс, который с молодых лет хорошо знал работы Морриса и не раз посещал его публичные лекции, соглашался с ним далеко не всегда и не во всем. Но он высоко его ценил и отдал ему дань уважения своей повестью «Чудесное посещение». Ангел в «Чудесном посещении» — это ангел искусства, освобождающего человека от оковывающих норм повседневности и приобщающего его к Человечеству.

Своим освобождением Герберт Уэллс был немало обязан искусству. Для него, как для Горького, книга была прорывом в большой мир — мир подлинных чувств, мир мысли, недоступной его среде. С юных лет он читал запоем. В доме Уэллсов книги почти не водились, не слишком увлекались чтением и обитатели Ап Парка. Книги там пылились на полках. Они остались от прежних, давно умерших владельцев поместья. Библиотеку собирали еще в XVIII веке. И если в чтении этого юноши из людской появилась какая-то система, то он обязан был этим подбору библиотеки Ап Парка. Он с жадностью поглощал произведения Свифта, Вольтера, Платона, Томаса Мора — просветителей, философов, утопистов.

Еще большим он был обязан науке. В мидхерстской школе Уэллс получил полную свободу в преподавании естествознания. Успехи молодого учителя оказались так велики, его ученики обнаружили такие хорошие знания на экзаменах в учебном округе, что ему предоставили право прослушать за казенный счет курс биологии в одном из колледжей Лондонского университета — так называемом Ройал Сайенс колледже. Это был тот самый колледж, где работал Чарлз Дарвин, умерший немногим более чем за год до того, как в стены его вступил Герберт Уэллс. Еще за несколько лет до смерти Дарвина его место на лекторской кафедре заступил другой крупнейший английский биолог, Томас Хаксли. Студенты старших курсов рассказывали, что иногда раздвигались портьеры на дверях лекционного зала и позади Хаксли незаметно появлялся Дарвин, решивший послушать своего любимого ученика.

Уэллс много раз описывал обстановку этого учебного заведения и царивший в нем дух яростной погони за знаниями. Состав студентов был самый разношерстный. Здесь учились дети людей, успевших уже прославить себя на научном поприще, и дети лавочников, сапожников, портных. Со студентами, учившимися на казенный счет, обращение было иное, нежели со своекоштными студентами. Каждого из получавших стипендию могли в два счета выгнать из колледжа, профессора, разговаривая с ними, не предлагали им сесть, но их было здесь большинство, они были среди своих. И они чувствовали, что занятия в колледже отвечают их жажде нового, их потребности осмыслить жизнь.