Сократ.
Значит, ясно: всему, что требует затрат на обучение, Фукидид своих сыновей обучил, но вот как стать хорошими людьми, – а на это расходоваться не надо – он их не научил (если только этому вообще можно научиться). Но может быть, Фукидид был человек заурядный и не имел множества друзей среди афинян и союзников? Нет, он был и знатен, и могуществен в нашем государстве и среди прочих греков, так что, если бы добродетели можно было обучить, он позаботился бы найти кого-нибудь среди наших земляков или чужеземцев, кто сделал бы его сыновей доблестными,раз уж ему самому попечение о делах государства не оставляло досуга. Вот и получается, милый мой Анит, что добродетели научить нельзя.
Анит.
По-моему, слишком легко поносишь ты людей, Сократ. Если хочешь меня послушаться, я бы советовал тебе поостеречься. Может быть, в другом городе тоже легче делать людям зло, чем добро, а здесь и подавно. Впрочем, я думаю, ты и сам это знаешь[40].Сократ.
Мне кажется, Менон, что Анит рассердился. Да я и не удивляюсь: он, во-первых, считает, что я порочу всех этих людей, а во-вторых, полагает, что и сам относится к их числу. Однако если он узнает, что значит порочить людей, то перестанет сердиться (пока он этого еще не знает). А ты мне скажи, ведь и у вас есть достойные люди?Менон.
Есть, конечно.Сократ.
Так что же, станут они по своему желанию учителями юношей, согласятся ли признать себя учителями, а добродетель – доступной изучению?Менон.
Нет, клянусь Зевсом, Сократ! Иногда ты услышишь от них, что добродетели можно научить, иногда – что нельзя.Сократ.
И мы признбем их учителями, если они даже в этом не согласны друг с другом?Менон.
По-моему, Сократ, не признбем.Сократ.
Так как же? Уж не софисты ли, по-твоему, учители добродетели – только потому, что единственные из всех объявляют себя таковыми?Менон.
Вот за то, Сократ, я и люблю больше всего Горгия, что от него никогда не услышишь таких обещаний: он ведь и сам смеется, когда слышит, как другие это обещают. Он думает, что следует делать человека искусным в речах.Сократ.
Значит, по-твоему, и софисты не учители?Менон.
Не могу тебе сказать, Сократ. Тут со мнойто же самое, что с остальными: иногда мне кажется, что да, иногда – нет.
Сократ.
А ты знаешь, что не только тебе и другим государственным людям иногда кажется, что добродетели можно научиться, иногда – что нельзя, но и у поэта Феогнида[41] ты найдешь то же самое?Менон.
В каких стихах?Сократ.
В элегиях, там, где у него сказано:Видишь, здесь он говорит о добродетели так, будто ей можно научиться.
Менон.
Это ясно.Сократ.
А в другом месте он говорит примерно так: Если б умели мы разум создать и вложить в человека,то, считает он,
И дальше:
Понимаешь, здесь он сам – и о том же самом – говорит совсем наоборот.
Менон.
И это ясно.Сократ.
Что ж, можешь ты назвать какое-нибудь другое дело, в котором тех, кто именует себя учителями, не только не признавали бы за учителей, но и считали бы негодными и невеждами именно в том, чему они берутся обучать,те же, кого признают людьми достойными, иногда говорили бы, что этому делу можно научить, иногда – что нельзя? Разве тех, кто сами в чем-нибудь путаются, ты назовешь настоящими учителями этого дела?
Менон.
Ни за что, клянусь Зевсом.Сократ.
Ну а если ни софисты, ни достойные люди не будут учителями этого дела, не ясно ли, что и все остальные тоже не будут?Менон.
По-моему, так.Сократ.
А раз нет учителей, то нет и учеников?Менон.
Я думаю, так оно и есть, как ты говоришь.Сократ.
Но разве мы с тобой не согласились, что, раз нет ни учителей какого-то дела, ни учеников, значит, ему нельзя научиться?Менон.
Да, так мы и говорили.Сократ.
Выходит, что нигде нет учителей добродетели?Менон.
Да.Сократ.
А раз нет учителей, то нет и учеников?Менон.
Конечно.Сократ.
Значит, добродетели нельзя научиться?Менон.
Кажется, нельзя, если только мы правильно вели исследование. Так что я удивляюсь, Сократ, откуда берутся хорошие люди и каким образом могли они стать такими?