Гермоген. Да.
Сократ. Так вот, «вредное» (βλαβερόν) означает то, что вредит несущемуся потоку (βλάπτον τον ρουν). А «вредить» означает «желающее схватить» (βουλόμενον απτειν), или, что то же самое, «обвить веревкой», что во всех отношениях вредит. Так что, видно, наиболее точно было бы назвать то, что связывает поток, «вередным», а «вредным», мне представляется, это зовут красоты ради.
Гермоген. Затейливые имена выходят у тебя, Сократ. Мне сейчас кажется, будто ты выводишь на свирели вступление к священной песне Афины, когда ты выговариваешь это слово «вередное».
Сократ. Так ведь это не я виноват, Гермоген, а те, кто установил эти имена.
Гермоген. Это правда. Однако что же такое «пагубное»?
Сократ. Что бы такое могло быть «пагубное»? Смотри, Гермоген, насколько я прав, когда говорю, что добавленные и отнятые буквы сильно изменили смысл имен, так что чуть перевернешь слово, и ему можно придать прямо противоположное значение.
Так, например, обстоит со словом «должное», оно пришло мне в голову, и я вспомнил в связи с ним, что собирался тебе сказать. Наше великолепное новое наречие перевернуло вверх ногами значение слов «обязанность» и «пагуба», затемнив их смысл, старое же позволяет видеть, что они оба значат.
Гермоген. Как это?
Сократ. Сейчас скажу. Ты знаешь, наши предки довольно часто пользовались йотой и дельтой, да и сейчас женщины ими пользуются не меньше, а ведь они лучше других сохраняют старую речь.
А потом вместо йоты начали вставлять эпсилон или эту, а вместо дельты – дзету[84], будто бы ради торжественности.
Гермоген. Как это?
Сократ. Например, древние называли день «гимера» (ίμέρα), или другие – «гемера» (έμέρα), а теперь его зовут «гэмера» (ήμερα).
Гермоген. Да, это так.
Сократ. А знаешь ли ты, что лишь старое имя выражает замысел учредителя? Ибо на радость и усладу людям возникал свет из тьмы, поэтому его и назвали «сладень» (ίμέρα).
Гермоген. Очевидно.
Сократ. Теперь же у этих трагедийных певцов и не сообразишь, что значит слово «день». Впрочем, некоторые думают, что он так назван от слова «кроткий» (ήμερος), потому что своей мягкостью укрощает все живое.
Гермоген. Мне это нравится.
Сократ. Точно так же ты знаешь, что иго (ζυγόν) древние называли «двоиго» (δυογόν).
Гермоген. Да, да.
Сократ. Так вот, слово «иго» ничего не выражает; справедливее называть его «двоиго», так как в него впряжены двое, чтобы что-то двигать. А теперь говорят «иго». Да и со многим другим обстоит так же.
Гермоген. Очевидно.
Сократ. Поэтому, во-первых, то, что мы называем словом «обязанность» (τό δέον), означает нечто противоположное всему тому, что относится к добру. И хотя обязанность – это вид добра, все же она представляется как бы уздой и помехой движению, словно одновременно она сестра вредного.
Гермоген. Во всяком случае, это очень правдоподобно, Сократ.
Сократ. Так нет же, если воспользоваться старым именем. Оно, видимо, более правильно установлено, нежели теперешнее, поскольку согласуется с рассмотренными выше добрыми именами, если вместо эпсилона поставить йоту, как, вероятно, это и было в древности. Ведь такое слово будет значить не «связывающее» (δέον), но «проникающее» (διϊόν), а это – добро, и [присвоитель имени] это хвалит. Таким образом, он не противоречит сам себе, но и «обязанность», и «польза», и «целесообразность», и «выгода», и «добро», и «подходящее», и «доступное» – все представляется одним и тем же, обозначающим упорядочивающее и всепроникающее [начало], лишь приукрашенное разными именами.
А то, что удерживает и связывает, он порицает. Так и «губительное» (ζημιωδες): если в согласии с древним наречием поставить вместо дзеты дельту, тебе станет ясно, что это имя – «дземиодес» (ζημιωδες) – присвоено тому, что связывает идущее (δέον το ιόν).
Гермоген. А что же «удовольствие», «печаль», «вожделение» и тому подобное, Сократ?
Сократ. Это представляется мне не очень трудным, Гермоген. Ведь то, что называется удовольствием (ηδονή), выражает, видимо, действие, направленное на пользу (δνησις), а дельта здесь вставная, так что это зовется удовольствием вместо «удопольствия» (ήονή).
А вот печаль (λύπη) называется так, видимо, оттого, что эта страсть печет наше тело. «Недуг» же (ανία) – это то, что мешает идти (ιέναι). Что касается «болести» (άλγηδών), то, мне кажется, это какое-то чуждое слово, образованное, видимо, от «болезненного» (άλγεινόν). «Напасть» (οδύνη), видимо, называется так от внезапного нападения (ενδυσις) печали. «Удрученность» вполне ясно означает трудность порыва [движения]. «Восторг» – исторгнутый и легко льющийся поток души.