— Видишь ли, дело вот в чем. Ах, Сережа, если бы ты знал — какой это удивительный человек. Ты прямо недостоин ее любви… У тебя, знаешь, в глазах что-то такое новое для меня, что-то легкомысленное…
— Ты хочешь меня спросить — люблю ли я Веру? — насмешливо, почти зло, спросил Сергей.
— Подожди, подожди, ах, как ты всегда забегаешь… Я говорю, — у тебя что-то легкомысленное… Вера — удивительная девушка, такое сокровище, такая милая, прелестная душа. Но опасно ее спугнуть. Спугнуть, и она на всю жизнь затаится, — ты понял?.. Нужно страшно деликатно с ней… Я, видишь ли, являюсь сватом, друг мой…
Сергей, нагнув голову, заходил по комнате. Петр — Леонтьевич оборачивался к нему, как подсолнечник, мигал все испуганнее. Сергей остановился перед отцом и, не глядя на него, сказал твердо:
— Прости, но на Верочке я жениться не могу.
— Не можешь, Сережа?
— Я очень уважаю и люблю Веру. Да. Но — не жениться. На что мы будем жить? Зависеть от тети Оли? Поступить в земство статистиком? Народить двенадцать человек детей? Я — нищий.
Петр Леонтьевич, жалко улыбаясь, глядел себе под ноги. Сергей опять заходил.
— Я уезжаю в Африку, — сказал он.
— Так, так.
— В Трансвааль. Во-первых, — там меня еще не видели, — это раз. Во-вторых, — там есть алмазы и золото. А Вера… — он опять остановился, черные глаза его блестели, — пусть Вера выходит за Никиту. Во всех отношениях это хорошо, честно, да.
8
Вера перебирала клавиши рояля. Ольга Леонтьевна, опустив на колени вязанье, глядела на спустившиеся за окном сумерки. Никита сидел у стены, опершись локтями о колени, и тоже молчал. Утихали птицы в саду. Вера брала теперь одну только ноту — ми, все тише, тише, потом осторожно, без стука закрыла крышку рояля. Помолчав, она сказала:
— Поеду в Петербург, поступлю на курсы, обрежу волосы, стану носить английские кофты из бумазеи.
— Вера, перестань, — тихо сказала Ольга Леонтьевна.
— Ну, никуда не поеду, волосы не обрежу, не буду носить английские кофты.
Никита осторожно поднялся со стула, постоял, плохо различаемый в сумерках, и на цыпочках вышел. Вера прижала голову к холодному роялю.
— Ох, — шумно вздохнула Ольга Леонтьевна, — какие все глупые.
— Я тоже, тетя?
— Ну, уж об этом сама суди.
— Тетя Оля, — сказала Вера, не поднимая головы, — я очень дурная?
— Знаешь, я вот сейчас уйду к себе и запрусь от всех вас на ключ.
— Мне, тетя Оля, Никиту жалко… Он такой — печальный. Все бы, кажется, сделала, чтобы не был такой.
Ольга Леонтьевна насторожилась:
— Верочка, ты серьезно это говоришь?
Вера молчала; не было видно, какое у нее лицо. Ольга Леонтьевна тихо подошла, остановилась за ее спиной.
— Я сама знаю, как тяжело быть отвергнутой, — даже самой красивой женщине это всегда грозит: не оценят сокровища, и все тут. — Ольга Леонтьевна помолчала. — Только иное сокровище должна ты охранять, Вера. Душа должна быть ясна. Все минет — и любовь, и счастье, и обиды, а душа, верная чистоте, выйдет из всех испытаний… Теперь твои страдания очищают душу. — Ольга Леонтьевна даже подняла палец, голос ее окреп. — Посланы тебе твои страдания…
— Тетя Оля, не понимаю — о чем вы говорите, — какие страдания?
Ольга Леонтьевна помолчала. Осторожно взяла голову Веры, прижала к себе, поцеловала долгим поцелуем в волосы.
— Ты думаешь, — у нас, стариков, радостей было много? Ох, как тяжело в молодости вздыхалось.
Вера вытянулась, медленно сняла с плеча руку Ольги Леонтьевны:
— Хорошо, я останусь с вами. Навсегда. Замуж мне не хочется — я пошутила.
— Ах, не то говоришь. — Ольга Леонтьевна с отчаянием даже толкнула ее. — Не жертва мне от тебя нужна. Не в монастырь же я тебя уговариваю.
— Что же вам от меня нужно?
Ольга Леонтьевна даже сделалась как будто ниже ростом. Вера опять опустила голову. В доме — ни шороха. Зашелести ветер листами за окном — Вера, может быть, и не сказала бы того, чего так добивалась тетка. Но в саду — та же ночная тишина. Все затаилось. И Вера сказала едва слышно:
— Хорошо. Я выйду замуж за Никиту.
Ольга Леонтьевна молча всплеснула руками. Затем пошла на цыпочках. Но за дверью шаги ее застучали весело, бойко — так и полетели.
Пришел Никита. Стал у печки. Вера, все так же, не поднимая головы, сказала:
— Знаешь?
— Да, знаю, Вера.
— Ну вот, Никита.
Она поднялась с рояльного стульчика. Взяла голову Никиты в руки, губами коснулась его лба.
— Покойной ночи.
— Покойной ночи, Верочка.
— Что-нибудь почитать принеси мне.
— Хочешь новый журнал?
— Все равно.
Никита долго еще смотрел на едва видную в сумерках дверь, за которой скрылось, легко шурша, милое платье Веры. Потом сел на рояльный стульчик и молча затрясся.
С открытой книгой, но не читая, Вера лежала на низеньком диванчике, обитом ситчиком. За бумажным экраном с черными человечками колебалась свеча. Брови Веры были сдвинуты, сухие глаза раскрыты. Она приподнималась на локте, прислушиваясь.
Уже несколько раз из кустов голос Сергея шепотом звал: «Вера, Вера». Она не отвечала, не оборачивалась, но чувствовала — он стоит у окна.
Затем стремительно она поднялась. Сергей стоял с той стороны окна, положив локти на подоконник. Глядел блестящими глазами и усмехался.