Среди могильной пылиИ сами все в пыли,Мы гроб его открылиИ перстень извлекли.Среди могильной пылиКладбищенской земли.Из тесной домовиныМы вынесли на светЕго большой и длинныйМальчишеский скелет.Из тесной домовины,Тесней которой нет;И вот два музыканта,Девица знойных лет,Два франта-аспирантаИ дед — пушкиновед,Священники без шапок,И в шапке землекоп,И мы, две мелких шавки,Разглядываем гроб.Там чуждый нашим спорамЛежит уж столько летТот мальчик, о которомУ нас суждений нет.Тот мальчик, о которомКонца нет нашим спорам,Но правды тоже нет.И шептались духовные лица:«Если руки простерты на бедра,Это значит: самоубийца...»Ах, молчите, духовные лица!Спи, мой юный, мой чистый, мой гордый,Не достать их догадливой сплетнеДо любви твоей двадцатилетней.У нее ни морщин, ни седины,И ни повода, ни причины,Ни начала, ни окончанья,Только радуги, только звучанья,Только свет из глазничных отверстийВсе светлей озаряет твой перстень,Да шумит покрывало у милой,Что пришла погрустить над могилой.Что ж грустить? Не звала, не любила,Только перстень она подарила,Только перстнем она одарила,Только гибелью благословила.Осветила мучительным взглядом,Напоила любовью, как ядом;И твое утомленное тело,Словно яблочный цвет, облетело,Оставляя на старом погостеЧерный перстень да белые кости.Так лежи, возлагая на бедраВ отверженьи, в бессмертьи пустомЭти руки, простертые гордо, —Но не сложенные крестом!Пусть плюются духовные лица,Негодующей верой полны,И над черепом самоубийцыВидят синий огонь сатаны!Пусть трясут они гривою конскою,Вспоминают евангельский стих, —Там посмотрят княгиню ВолконскуюИ не очень послушают их!