Том 1. Главная улица

Но на следующую ночь она опять увидела настоящий Гофер-Прери. Это был ее дом и он ожидал ее в величавом сиянии заката.

X

Кэрол не возвращалась еще пять месяцев. Пять месяцев, заполненных жадным накоплением звуков и красок в запас на долгие и тихие дни.

Она провела в Вашингтоне почти два года.

Когда в июне она отправилась в Гофер-Прери, под сердцем она носила второго ребенка.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

I

Всю дорогу Кэрол думала о том, какие впечатления ее ожидают. Она думала об этом так настойчиво, что ее впечатления по приезде были именно такими, каких она ожидала. Она радовалась каждому знакомому крыльцу, каждому сердечному приветствию и была польщена тем, что олицетворяла собой в этот день главную городскую сенсацию. Она поспешила обойти всех с визитом. Хуанита Хэйдок болтала об их вашингтонской встрече и, образно говоря, прижала ее к груди местного общества. Она, бывшая противница Кэрол, должна была теперь стать ей самым близким другом, ибо любезная Вайда Шервин держалась несколько сдержанно, опасаясь, как видно, столичной ереси.

Вечером Кэрол пошла на мукомольный завод. Таинственный гул динамо-машин на электростанции за стеной в темноте казался особенно громким. У стены сидел ночной сторож Чэмп Перри. Он протянул вперед жилистые руки и прошамкал:

— Мы все ужасно скучали по вас!

Кто будет скучать по ней в Вашингтоне?

Кто в Вашингтоне так достоин доверия, как Гай Поллок? Когда она увидела его на улице, улыбающегося, как всегда, он показался ей чем-то вечным, частью ее самой.

Через неделю Кэрол пришла к выводу, что она ни счастлива, ни огорчена своим возвращением. Она вступала в каждый день так же просто и деловито, как во время своей службы в Вашингтоне. Это была ее задача, ей предстояли механические обязанности и бессодержательные разговоры, но что в том?

Единственная проблема, вызывавшая у нее душевные волнения, совершенно, как оказалось на поверку, того не стоила. В поезде на пути в Гофер-Прери она взвинтила себя до такой самоотверженности, что готова была отказаться от отдельной комнаты и делить с Кенникотом каждое мгновение своей жизни.

Но через десять минут после того, как она вошла в дом, Кенникот сказал:

— Знаешь, я сохранил в твоей комнате все как было. Я начал смотреть на это твоими глазами. Я не понимаю, зачем людям — только потому, что они дружны, — все время действовать друг другу на нервы. Не стану врать, мне теперь нравится побыть иной раз одному и поразмыслить в тишине.

II

Кэрол покинула большой город, где люди засиживались до поздней ночи, беседуя о великих мировых переменах: о европейской революции, о синдикализме, о свободном стихе. Там ей чудилось, что весь мир перерождается.

Она убедилась, что на самом деле это было не так.

Единственными захватывающе новыми темами в Гофер-Прери были сухой закон, адресок в Миннеаполисе, где можно было достать виски по тринадцати долларов за кварту, рецепты пива домашней варки, дороговизна жизни, выборы президента, новый автомобиль Кларка и не слишком новые пороки Сая Богарта. Проблемы были точно те же, что два года и двадцать лет назад; они останутся теми же еще двадцать лет. Мир, может быть, представляет собой вулкан, но земледельцы по-прежнему пашут у подошвы горы. Вулкан может обрушить потоки лавы на плоды их труда. Это приведет их в изумление и причинит им большой вред, но их родственники унаследуют фермы и через год или два снова возьмутся за плуг.

Кэрол не могла особенно восхищаться семью новыми домиками и двумя гаражами, приводившими Кенникота в такое умиление. «Да, они, кажется, неплохи», — вот все, что она могла о них сказать. Зато она проявила большой интерес к новому школьному зданию с веселыми кирпичными стенами, широкими окнами, гимнастическим залом, кабинетами сельского хозяйства и домоводства. Новая школа была триумфом Вайды и побуждала Кэрол к деятельности, к какой угодно деятельности! Она пошла к Вайде и бодро заявила:

— Я думаю работать с вами и хочу начать с самого низу.

Так она и сделала. Каждый день она сменяла на час дежурную при комнате отдыха. Единственным ее нововведением там была окраска соснового стола в черный и оранжевый цвета, крайне неприличные, по мнению Танатопсиса. Она беседовала с фермерскими женами, нянчила их детей и чувствовала себя хорошо.

Думая об этих женщинах и детях, она забывала про безобразие Главной улицы, когда спешила по ней на болтливые собрания «Веселых семнадцати».

Теперь она носила пенсне и на улице. Она начала спрашивать Кенникота и Хуаниту, молодо ли она выглядит, можно ли ей дать меньше тридцати трех. От пенсне у нее болела переносица. Она подумывала об очках. Они сильно старили бы ее. Нет, пока еще она не хочет очков! Но все-таки она примерила их в кабинете у Кенникота. Они в самом деле оказались гораздо удобнее.

III

Доктор Уэстлейк, Сэм Кларк и Нэт Хикс беседовали с Дэлом Снэфлином в его парикмахерской.

— Говорят, теперь жена Кенникота затеяла какую-то кутерьму с комнатой отдыха, — сказал доктор Уэстлейк, подчеркивая слово «теперь».