Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

Приходит мальчик с корректурой. Маска передает ее Фальку и говорит в нос, потому что рот занят: «Прочтите-ка», подавая вместе с тем глазами знак мальчику, чтобы он подождал.

— Во-вторых (движением ушей он хвастливо говорит Фальку: «Слышите, у меня нить!»), потому… что я того мнения… что человек духа… не должен… отличаться своей… внешностью от… других людей… ибо это… духовное высокомерие… и вызов хулителям.

Входит бухгалтер, и маска приветствует его морщинами лба, единственной незанятой частью лица.

Чтобы не сидеть без дела, Фальк берет корректуру и читает. Сигара продолжает говорить.

— Все другие люди… носят сапоги… я не хочу… выделяться внешностью. Так как… я… не лицемер… я ношу сапоги.

Затем он дает мальчику рукопись и кричит:

— Четыре скобки ^{54}, седьмая труба, для Нистрёма!

Потом Фальку:

— Теперь у меня пять минут свободных! Не хотите ли пройтись со мной на склад?

Бухгалтеру:

— «Zululu» грузят?

— Водку, — отвечает бухгалтер ржавым голосом.

— Имеет сбыт? — спрашивает маска.

— Имеет! — отвечает бухгалтер.

— Ну так во имя Господне! Пойдемте, господин Фальк!

Они входят в комнату, заполненную полками с кипами книг. Маска хлопает по ним хлыстом и говорит с гордостью:

— Это я написал! Что скажете? Немало? Вы тоже напишете что-нибудь! Если вы займетесь как следует, вы напишете столько же!

Он кусал и рвал сигару, выплевывая огрызки; при этом у него был презрительный вид.

— «Факел искупления»? Гм!.. Нахожу, что это глупое название! Не находите ли вы того же? Как оно пришло вам в голову?

В первый раз Фальк имел случай ответить на его слова, ибо, как все великие люди, тот сам отвечал на свои вопросы; ответ Фалька был: «Нет». Дальше он не мог говорить, ибо маска опять включилась.

— Я нахожу, что это очень глупое название! А вы думаете, что оно потянет?

— Я не знаю об этом ничего и не понимаю, о чем вы говорите.

— Вы ничего не знаете?

Он берет газету и показывает.

Фальк с изумлением читает нижеследующее объявление:

«Объявление о подписке: „Факел искупления“. Журнал для христиан. Будет выходить вскоре под редакцией Арвида Фалька, лауреата академии наук. Первый выпуск содержит: „Творения Бога“ Хакана Спегеля, поэма в стихах признанного религиозного духа и глубоко христианского настроения».

Он забыл отослать Спегеля, и вот теперь стоял и не мог ответить!

— Каковы размеры издания? Что? Допустим, две тысячи. Слишком мало! Не годится! Мой «Страшный суд» выпущен в десяти тысячах, и то я не получаю больше… как сказать… больше пятнадцати процентов нетто!

— Пятнадцати?

— Тысяч, молодой человек!

Маска, очевидно, забыла свою роль и вспомнила старое.

— Вы знаете, — продолжал он, — что я известный проповедник; я могу сказать это без хвастовства, так как это известно всему свету! Вы знаете, что меня очень любят; тут уж я ничего не могу поделать — это так! Я был бы лицемером, если бы сказал, что не знаю того, что известно всему свету! Ну-с, я помогу вашему предприятию вначале. Посмотрите на этот мешок! Если я скажу, что он набит письмами дам — успокойтесь, я женат, — которые просят мой портрет, то я не преувеличу.

В действительности же это был только мешок, по которому он похлопал рукой.

— Чтобы избавить себя и их от излишнего труда и вместе с тем оказать человеку большую услугу, я решил дать вам разрешение написать мою биографию; тогда бы первый номер вышел в десяти тысячах и вы тысячу положили бы в карман чистоганом!

— Но, господин пастор (он хотел сказать «капитан»), я ничего не знаю об этом.

— Ничего не значит! Издатель сам писал мне и просил мой портрет! А вы напишете мою биографию! Чтобы облегчить вам труд, я попросил одного друга изложить суть; вам, значит, остается только написать введение — кратко и выразительно. Теперь вы знаете!

Фальк очень оробел от такой предусмотрительности и удивлялся, что портрет так мало похож на оригинал, а почерк друга так сильно — на почерк маски.

Маска дала ему портрет и рукопись и протянула руку, чтобы дать себя поблагодарить.

— Кланяйтесь… издателю!

Он был так близок к тому, чтобы назвать Смита, что легкая краснота поднялась от его бакенбардов.

— Но вы не знаете моих убеждений, — протестовал Фальк.

— Убеждений? Разве я спрашивал о ваших убеждениях? Я никого не спрашиваю о его убеждениях, упаси меня бог! Я? Да никогда!

Он еще раз щелкнул хлыстом по корешкам своих изданий, отворил дверь, показал своему биографу выход и вернулся к своему алтарю.

Фальк не мог, по обыкновению, и в этом была его беда, найти раньше подходящий ответ, чем тогда, когда уже было поздно; он уже был внизу на улице, когда ответ пришел в голову. Отверстие подвала, случайно бывшее открытым (и не заклеенное объявлениями), приняло биографию и портрет. Потом он пошел в ближайшую редакцию газеты, чтобы напечатать объяснение по поводу «Факела искупления», а затем ожидать верной голодной смерти.

VIII

Часы били десять на Риддархольменской церкви, когда Фальк прибыл к зданию риксдага, чтобы помочь хроникеру «Красной шапочки» во второй палате.