Том 1. Красная комната. Супружеские идиллии. Новеллы

— Конечно! Но вот наступил день, когда ее жених должен был подать эскиз на конкурс… словом, она отдалась префекту, и Pierre Clément стал счастливым и мог жениться.

— И этим автор хочет сказать, что женщина может пожертвовать всем для того, кого любит; мужчина же…

— Это самое бесстыдное, что мне когда-либо приходилось слышать! — вырвалось у Фаландера.

Он встал и подошел к своей шифоньерке. Резко открыл дверцу и вынул черный ящик.

— Вот, — сказал он и подал Агнессе ящик, — ступай домой и освободи мир от выродка!

— Что это значит? — сказала Агнесса, смеясь и открывая ящик, из которого она вынула шестизарядный револьвер. — Какая красивая вещица! Не был ли он у тебя, когда ты играл Карла Моора? Да, конечно! Мне кажется, что он заряжен.

Она подняла револьвер, прицелилась в отдушину и выстрелила.

— Запри его! — сказала она. — Это не игрушка, друзья мои.

Ренгьельм сидел молча. Он понял все, но не мог произнести ни слова; и до того был он зачарован этой женщиной, что не мог даже найти в себе враждебного чувства к ней. Он чувствовал, как нож пронзил его сердце, но боль еще не успела загореться.

Фаландер был выведен из равновесия такой наглостью, и ему нужно было некоторое время, чтобы прийти в себя, так как его моральная казнь не удалась и его coup de théâtre ^{98} разрешился в неблагоприятную для него сторону.

— Не пойдем ли мы? — сказала Агнесса и стала приводить в порядок волосы перед зеркалом.

Фаландер открыл дверь.

— Ступай, — сказал он, — и неси с собой мое проклятие; ты разрушила душевный покой честного человека.

— О чем ты болтаешь? Закрой дверь, здесь не тепло!

— Так? Так надо говорить яснее? Где ты была вчера вечером?

— Это знает Гьяльмар, и это тебя не касается!

— Ты не была у тетки; ты ужинала с директором?

— Это неправда!

— Я видел тебя в девять часов в ресторане при ратуше!

— Ты лжешь! В это время я была дома; ты можешь спросить тетину горничную, она провожала меня домой!

— Такого я не ожидал!

— Не кончить ли нам этот разговор, чтобы выбраться наконец! Не надо тебе ночью читать глупые книжки, ты днем становишься придирчив. Одевайтесь!

Ренгьельм схватился за голову, чтобы удостовериться, на месте ли она, потому что все перевернулось для него вверх дном. Когда он убедился, что все в порядке, то пытался найти ясную мысль, которая помогла бы разъяснить положение, но не нашел ее.

— Где ты была шестого июля? — спросил Фаландер с уничтожающим лицом судьи.

— С какими глупыми вопросами ты пристаешь! Как могу я припомнить сегодня то, что было три месяца тому назад?

— Ты была у меня, а сказала Гьяльмару, что была у тетки.

— Не слушай его, — сказала Агнесса и, ласкаясь, приблизилась к Ренгьельму, — он болтает глупости.

В одно мгновение Ренгьельм схватил ее за горло и опрокинул навзничь в угол около печки, где она осталась лежать неподвижно на вязанке дров.

Затем Ренгьельм схватил шляпу, но Фаландеру пришлось помочь ему надеть пальто: так дрожал он всем телом.

— Пойдем, — сказал он. Плюнул на камни перед печкой и вышел.

Фаландер помедлил мгновение, пощупал пульс Агнессы и последовал за Ренгьельмом, которого догнал внизу.

— Я удивляюсь тебе, — сказал Фаландер Ренгьельму. — Ведь дело было так ясно, что не требовало никаких разъяснений.

— Прошу тебя, оставь все это! Нам осталось немного времени побыть в обществе друг друга; с ближайшим поездом я уеду домой, чтобы работать и забыть! Зайдем в ресторан и «оглушимся», как ты это называешь.

Они вошли в ресторан и взяли кабинет. Вскоре они сидели за накрытым столом.

— Я не поседел? — спросил Ренгьельм и схватился за волосы, которые были совсем влажные и слиплись.

— Нет, мой друг, это бывает не так скоро; и я-то еще не сед.

— Она не ушиблась?

— Нет!

— В этой комнате это было — в первый раз!

Он встал из-за стола, подошел к дивану и упал перед ним на колени; положил голову на диван и заплакал, как дитя на коленях у матери.

Фаландер сел рядом с ним и взял его голову в руки. Ренгьельм почувствовал, как что-то горячее, как искра, упало ему на шею.

— Где твоя философия, друг мой? Сюда ее!.. Я утопаю! Соломинку! Сюда!

— Бедный, бедный мальчик!

— Я должен ее видеть! Я должен попросить у нее прощения! Я люблю ее! Несмотря ни на что! Ни на что! Не ушиблась ли она? Бог мой! Можно ли жить и быть таким несчастным, как я!

В три часа пополудни Ренгьельм уехал поездом в Стокгольм. Фаландер захлопнул за ним дверцу купе.

XXII

Осень принесла большие перемены и Селлену. Его высокий покровитель умер, и все воспоминания о нем уничтожались; даже воспоминания о его хороших делах не должны были пережить его. Что стипендию прекратили — само собой разумеется, тем более что Селлен не был из числа тех, кто ходит попрошайничать. К тому же он находил, что не нуждается в поддержке, после того как ему уже протянули руку помощи; он видел вокруг себя многих более молодых и — более нуждающихся.