Том 1. Марта. Меир Эзофович

Элиза Ожешко

Очерк жизни и творчества

I

Более восьмидесяти лет тому назад (1866) читатели тогдашнего польского журнала «Тыгодник Иллюстрованы» («Иллюстрированный Еженедельник») прочли маленькую незатейливую новеллу никому дотоле не известной писательницы Элизы Ожешко — «В голодный год».

На Западе в то время такой мастер художественной прозы, как Флобер, проповедовал «безличное искусство», а поэты-парнасцы отгораживались от народных масс пресловутой теорией «искусства для искусства», полной буржуазного самодовольства и самолюбования.

Что касается Польши, то здесь разгром восстания 1863 года, не поддержанного крестьянством, заставил многих горько призадуматься. В шестидесятых годах тут возродилась начатая еще некоторыми романтиками пропаганда сближения верхних слоев общества и интеллигенции с народными массами. В те времена в Польше не было еще почвы ни для «безличного искусства», ни для «искусства ради искусства».

«Послушайте, прекрасные дамы и господа, я расскажу вам коротенькую повестушку…»

Как голос совести прозвучали среди трагической тишины тех лет эти слова молодой женщины, настойчиво звавшей «прекрасных дам я господ» спуститься со «сверкающих вершин» и «заглянуть пониже, в глубь тех общественных слоев, которые во тьме, в нужде, отторгнутые от красоты, трудятся так тяжко».

Потрясти совесть высших классов, пробудить в них сознание своей вины и своего долга перед прекрасным, мужественным, трудолюбивым народом, — будь это поляки, белоруссы или литовцы, — вот к чему стремилась молодая писательница.

Ее призыв к высшим классам оказался «„гласом пророка“ вопиющего в пустыне». Ибо польская аристократия и польская шляхта всегда отличались своей особенной кастовой спесью и своим презрением к народу, в первую очередь к крестьянству, которое представители высших классов часто называли «быдло» (скот) и «хамы».

Зато к голосу писательницы, крепнувшему из года в год, все внимательнее прислушивалась польская интеллигенция. И этот полный искренней печали о судьбе народа голос, усиливаемый хором сочувственных голосов интеллигенции, несомненно, будил народные массы. Однако (и это надо подчеркнуть) развивавшееся сознание последних уже к началу двадцатого века увело их на самостоятельные пути, притом революционного действия. А перед этими путями робела мысль писательницы.

Уже первое, еще очень несовершенное произведение Элизы Ожешко («В голодный год», 1866) интересно чертами, характерными для всего ее творчества: прямым вмешательством искусства в жизнь, искренним, полным сердечного участия народолюбием, горячим сочувствием к судьбе обездоленного люда и, как прямое следствие, оценкой роли тех или иных социальных слоев по их участию в национальном труде, а также — нескрываемым презрением к социальному паразитизму.

Крестьянская хата, где люди умирают от голода, все время противопоставляется в этой первой новелле Элизы Ожешко панскому двору, где, — даже в голодные годы ни в чем себе, не отказывая, — живут и развлекаются просвещенные, красивые, изящно одетые, остроумные паны и пани. Идиллическая любовь двух юных существ — белоруссов Василька и Ганки — заканчивается их гибелью. И от начала до конца этой трагической идиллии о мужицкой хате и помещичьем дворе лейтмотивом звучат слова:

— Вот вам два мира… Два мира, две любви…

Судьба угнетенного, обездоленного народа — это первое, что волновало писательницу.

А народ на ее родине, — в имениях ее отца и мужа, — был представлен в первую очередь крестьянством: белоруссами по национальности, православными или (значительно реже) католиками, либо униатами по религии.

Место действия многочисленных произведений Элизы Ожешко — это, главным образом, принеманская Белоруссия.

И недаром эту выдающуюся польскую писательницу часто называют певцом Белоруссии.

Кстати сказать, почти все произведения Элизы Ожешко, печатаемые теперь Гослитиздатом в двух томах ее избранных произведений, посвящены Белоруссии и охватывают жизнь последней со всем сложным социальным составом ее населения: тут и батраки, и деревенская беднота, и зажиточные крестьяне; тут и сельские кузнецы, рыбаки, паромщики; тут целая деревня однодворцев-шляхтичей, давно утративших свои дворянские грамоты и обрабатывающих землю собственными руками; тут мелкая и средняя шляхта рядом с несколькими представителями высшей аристократии края; тут же и еврейская беднота и богатые еврейские купцы, раввин, меламед, ученые еврейские схоласты — знатоки агады и талмуда. Огромно количество персонажей в этих произведениях Ожешко. А во всех четырех-пяти десятках томов сочинений Элизы Ожешко дан в художественной форме, порой высокого эстетического значения, обширнейший и исключительный по своей многосторонности познавательный материал. Но это уже итог ее творчества. А та маленькая новелла (1866 год), о которой говорилось выше, была еще только его началом.

II