Ваничка пытался разговориться с англичанкой, но она столько же обратила внимания на его речь, как если бы около нее жужжал комар. Ваничка умолк. Тогда через несколько времени она сказала, обращаясь к Андрею:
– Я очень рада быть здесь, в этой деревне. Я чувствую себя очень хорошо весною здесь.
Едва заметная мягкость произношения не шла к ее серьезному лицу. Но в этой негармоничности было какое-то отдохновение, отрада.
Андрей встрепенулся. Следовало отвечать. И он спросил:
– А вы первую весну проводите в России?
– О, нет. Я проводила весну и в деревне Анны Ильиничны. Прошлую весну. Но у вас лучше. Такая тень! Такая вода! Мне нравится, я люблю, когда есть вода и тень. Тень на воде. И вообще я люблю тень и деревья.
– Верно, там, где вы жили прежде, в Англии, были большие леса?
– О, нет. Прежде, чем я выросла, я действительно жила в поместье, где были большие деревья. Таких больших деревьев здесь нет. Парк тянулся на несколько миль от замка. Там было очень хорошо и там я и привыкла к деревьям. Но потом мы уехали и жили на… вы знаете? на острове Гернсей. Там мне не нравилось, я не была довольна.
– Что же, там нет деревьев?
– Мы жили на берегу океана. Я не люблю океана. Слишком большой, не прозрачный. Голое такое место, без растений. И климат дурной. Все низкие тучи, мокрые, серое море мечется, а кругом скалы, тоже серые или черные. Нет, там жизни мало. Ведь волны – это от ветра. А деревья, например, сами живут.
Андрей уже привык к ее акценту. Она говорила простые вещи, рассказывала охотно, но Андрей не чувствовал ни малейшего сближения между ними – по-прежнему она была для него таинственной и необычайной, как будто все эти слова она говорила для него, для Андрея, а главную свою тайну хранила свято для себя одной.
– А вы давно в России?
– Пять лет.
– И раньше не знали по-русски?
– О, нет. Я никогда не слышала русского языка. С Анной Ильиничной я говорила по-французски. Но и по-английски она знает.
– Когда же вы успели так хорошо выучиться?
– Я не вполне хорошо говорю. У меня акцент и я знаю не очень много слов. Некоторые выражения, совершенно русские, мне незнакомы. Но я продолжаю учиться и надеюсь хорошо овладеть языком. Я люблю говорить по-русски. Вы не заметили, чтобы я сделала ошибку?
Андрею показалось теперь, что она говорит с ним только для практики. И у него явилось безумное желание уметь говорить с ней на ее родном языке. Быть может, тогда легче было бы приблизиться к ней.
На пригорке, который почему-то считался особенно живописным, устроили чай. Кузины и приезжие кавалеры любезничали, смеялись сверх меры и вообще делали все, что подобает делать «молодежи». Мисс Май была сдержаннее других, но вступила в разговор охотно и без всякого принуждения. Несколько раз она обращалась к Андрею, даже к Ваничке. И Андрей опять думал, что это она для практики, а что если бы не практика, то она никому не удостоила бы сказать ни единого слова.
Было уже сыро и поздно, когда после закусываний, игр, прогулок собрались ехать домой. Анна Ильинична чувствовала себя дурно и каялась, что поехала. Все устали и примолкли. Андрей теперь сидел на узенькой рулевой скамеечке рядом с Катей, завернутой в плед. Греб Ваничка и офицер из города. Катя прижалась плотно и молчала. Было очень тихо. Другие лодки отстали далеко. Небо и вода бледнели и холодели. Яркая звезда зажглась на краю неба, еще совсем светлого. В лесу, над рекой, смелее защелкал соловей – и неприятно и резко потревожил засыпающий день.
– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Катя негромко, подняв глаза на Андрея.
Андрей не сразу ответил. Он сам не знал, о чем он думал. Но ему не понравился вопрос Кати. Он разбил его настроение.
А настроение было смутное, бледное, как вечер, но дорогое ему.
– Так, ни о чем не думал, – проговорил он. – А ты о чем?
– Мне пришло в голову, что свадьбу решили двадцать четвертого июля, а двадцать четвертого июля суббота. В субботу не венчают. И как это мы раньше не подумали? Что же теперь?
– Теперь? Ну назначим двадцать пятого. Не все ли равно?
– Да, конечно… Ах Андрюша, Андрюша, как время летит! Не успеем оглянуться, как эти три месяца пройдут. А сколько дела! Успею ли я?
– Это насчет приданого?
– Да…
– Успеешь…
Разговор погас, и они доехали молчаливо, прижавшись плечом к плечу, – и каждый, в своих собственных мыслях, далекий другому.
Тетя Анна Ильинична ничего не говорила Андрею, но так часто смотрела на него с нескрываемым сокрушением, так явно показывала Кате снисходительное сожаление, – что Андрей нехотя понял, как она относится к предстоящему браку. Сначала это его удивило, потом и огорчило, ибо тетю Анну Ильиничну он и любил и считал женщиной неглупой. Он решил поговорить с ней – и один раз, перед обедом, нарочно пошел в ее комнату.
Он застал тетку в кресле. Мисс Май не было.
Андрей немедля приступил к разговору.
– Тетя, отчего вам не нравится, что я женюсь?
– Мне, мой друг, не нравится. Мне твоя невеста не нравится.
– Катя? Чем же Катя может не нравиться?
– Прекрасная, мой друг, девушка, прекрасная. Только она не для тебя.
– Да почему же?