Том 1. Повести и рассказы

С привычной тоской во взоре перелистал он свою диссертацию, понянчил в руках всю толстую папку – в общем-то, на девяносто процентов работа была готова, все-таки не сегодня он ее начал, худо-бедно шестой год корпит. Когда начинал, была уверенность, что это абсолютно необходимо ему лично и важно для жизни, а сейчас, к концу работы, было ясно, что для Жизни с большой буквы его работа практически не имеет никакого значения, да и лично ему она нужна непонятно для чего – разве что для дурацкого новомодного престижа, о котором все так пекутся сейчас. Может быть, Игорь и прав – его работа не хуже других, но неужели для того он, Антонов, родился на свет, чтобы дело его жизни было всего лишь «не хуже других»? И хотя работа над диссертацией близилась к концу и нужно было сделать лишь последний, финишный рывок, Антонов не чувствовал удовлетворения; сейчас, как никогда, при внешней благополучности всех своих дел, он был близок к полному истощению инерции жизненных сил, и ему было действительно безразлично, защитит он докторскую или не защитит. Не стимулировала даже весьма солидная прибавка в жалованье, что могла прийти вместе с новым званием и должностью, на которую прочил его Игорь. Нет, даже это не подталкивало Антонова к усердию. И теперь он ясно понимал почему. Да потому, что не видел в своей работе никакого духовного смысла, именно духовного, – утилитарный-то был: он ведь что-то утверждал, что-то доказывал, что-то отрицал, и то, что он утверждал, наверно, будет полезно в деле, как говорят сегодня, в совершенствовании хозяйственного механизма. Но ведь эту работу вполне мог выполнить и другой человек, любой другой специалист его уровня, а может быть, и пониже, потому что не было в работе Антонова никакой сверхзадачи, никакого полета. Не было с самого начала и не могло быть, потому что то, чем он занимается, – чужое для него дело. И выполнял он его всегда стиснув зубы, напрягаясь лишь цепкостью ума, почти без участия души. А то, что делается без души, не может быть настолько хорошо, чтобы стать делом жизни.

Антонов поворошил листки диссертации, смачно зевнул, пошел к кровати, улегся на нее поверх одеяла, от нечего делать дернул за хвост медвежью шкуру – по просьбе Милки он таки перевесил ее хвостом вниз. Конечно, хорошо бы взять себя в руки и закончить работу без помощи Игоря. Виделось ему в этой помощи что-то позорное. Он вспомнил слова Игоря – «подарю тебе месяц». Именно – подарю! Зачем ему, Антонову, такие подарки? Эх, что ни говори, все-таки славно было бы закончить диссертацию к концу апреля! Антонов представил себе ту веселую суету, которая началась бы в этом случае, и ему захотелось немедленно действовать. Игорь подключится на всю катушку, все удастся устроить самым лучшим образом. Не так давно их институту дали право принимать к защите докторские диссертации, так что все можно сделать, что называется, «у себя дома». Люди относятся к нему хорошо, он никому не перешел дорогу, тем более тема его плановая – в защите заинтересован сам институт, поставят галочку. Публикаций у него больше чем достаточно, в этом смысле хлопот не будет, словом, все складывается как нельзя лучше… так что давай, Антонов, действуй!

Но вместо того, чтобы пересилить себя и сесть за стол, Антонов стал думать про старуху, владеющую комнатой в его квартире, и удивляться сам себе: семь лет живет он здесь, но так и не удосужился сходить в ЖЭК узнать, в чем же все-таки дело? Казалось бы, чего проще. А его и на это не хватило. Фактически он полностью утратил ощущение реального обладания жизнью. Крутит его, как щепку, в мутном дождевом уличном потоке, несет сквозь пузыри пены, а куда? Известно куда – к сточной канаве, на выброс. В один прекрасный день очистится от него земля – и не будет по нем ни славы, ни печали. «Так и не поставил памятник матери, – с горечью подумал Антонов, – все только собираюсь…»

Он встал, открыл форточку – пахнуло таким морозцем, такой свежестью, что стало понятно, какой спертый воздух у него в квартире, и захотелось выгнать, вытеснить этот отравленный, почти мертвый воздух, захотелось дышать всей грудью, двигаться. Он сделал гимнастику, заварил чаю покрепче и сел за работу. Постепенно втянулся, и дело пошло, сидел за столом до глубокой ночи, до полного изнеможения и продвинул работу так сильно, как только он один и умел продвигать, – даже Игорь не смог бы осилить такой объем, даже Игорь!

«Нет, черт возьми, есть у меня хватка, есть смекалка, есть звериная цепкость, ум, интуиция, нахальство, которое, любя себя, можно квалифицировать как дерзость, – весело думал Антонов. – Игорь прав: нечего превращаться в кисель, жизнь прекрасна сама по себе и не в одной работе счастье. В конце концов, миллионы людей не любят свою работу, так что им теперь делать? Что они из-за этого – калеки?!»