Том 1. Рассказы и повести

Ну, благочестивому отцу и в этом послании досталось на орехи: и что дед его был еврей, и что сам он втайне католик, и что бесчестный он человек, для которого нет на свете ничего святого и который только для того и взял в жены нынешнюю попадью, чтобы втайне незаконно сожительствовать с ее замужней сестрой. (Сестра попадьи, красавица Песи, действительно жила в это время в доме у лохинского священника.) Далее в анонимном письме рассказывалось о поведении попа в прошлом, пока он еще в дьячках ходил; ей-ей, это была не очень лестная летопись его деяний, хотя она и соответствовала кое в чем истине, в особенности по части слабости попика к своим служанкам. Да только к чему об этом на весь белый свет кричать?

И добрые лохинские мужички не придали большого значения письму, хотя земляки из соседних деревень не переставали натравливать их на попа.

— Пошто не прогоните вы его? — спрашивали они лохинцев после первого письма.

— Не верим мы, что подожгут деревню. Которая собака лает — не кусает.

После пожара, когда было найдено второе анонимное письмо, грозившее новым поджогом, проезжавшие через Лохину туропойцы насмехались:

— Ну теперь-то уж вы, конечно, выпроводите попика за околицу!

— А зачем? Теперь-то мы точно знаем, что пожар будет.

Успеем загодя вытащить все пожитки из домов.

Так лохинцы и сделали: вынесли весь свой скарб на кукурузные полоски да к виноградникам, а иные — на хутора. Построили себе шалаши из веток, кукурузных стеблей, кое-кто даже шатер соорудил из парусины; перед входом вбили в землю один-два кола, к ним коней, коров привязали. В селе же все опустело, только кое-где в каменных домах теплились признаки жизни.

Однако даже беззаботная Лохина струхнула, когда и вторая угроза была приведена в исполнение точно в назначенный в письме срок. Большинство обитателей села в эту ночь не спали, караулили, а все равно загорелся общинный овин. На счастье, погода стояла тихая, безветренная, так что одно только это строение и сгорело.

Да что толку, коли уж тут как тут и третье подметное письмо. Его нашли у входа в погреб кантора Матяша Блозика. Снова пасквилянт поджогом грозился, если поп и дальше в деревне жить останется.

Ну, тут уж и комитатским властям пришлось зашевелиться (обычно они шевелятся только для того, чтобы на другой бок перевернуться). После долгой раскачки комитатская управа назначила следствие, выслав для его проведения нового капитан-исправника, его высокоблагородие Михая Шотони.

Исправника, правда, полагается титуловать просто «благородием», но Михай Шотони — отпрыск знатного рода, из числа тех, что выезжали на четверке, прирожденный барин, который, пресытившись женщинами, напал вдруг на мысль стать вице-губернатором. А для этого нужно было, хотя бы из приличия, начинать с исправника. Опыт, так сказать, приобрести.

Хотя говорится же в Писании, что бог если кому должность дает, то одновременно и ума к ней. А уж у кого деньги есть, так тот еще и науки прикупить сумеет.

Искать учителя новому исправнику пришлось недолго. Как-то раз является к нему полицейский следователь Мартон Терешкеи — векселей подписать. А Шотони и говорит ему как бы в шутку:

— Подпишу, но с условием…

— Заранее согласен на любые условия, друг мой!

— Одолжи мне твою голову.

— С удовольствием, если ты сумеешь ею так пользоваться, чтобы не слетела она у меня с плеч долой. Последнее было бы мне совсем не по душе, да и тебе, вероятно, тоже. Ведь кто тогда расплатился бы с тобой по моим векселям?

— Будь другом, поедем со мной расследовать лохинское дело! Ты человек искушенный, поможешь мне. Меня вице-губернатор туда посылает, и я хотел бы распутать преступление во что бы то ни стало.

— К твоим услугам. Когда отправляемся?

— Послезавтра.

— Единственно, чего мне хотелось бы: это еще до отъезда познакомиться с делом.

— Вот здесь заявление вместе с анонимными письмами. Прочти дома и придумай что-нибудь. Мне, например, ничего в голову не приходит. Ведь, черт побери, если даже лохинцы не знают, кто писал анонимки, кто поджигал, так откуда же я-то могу знать?

— Ну ничего, братец, я ужо разнюхаю.