Том 1. Рассказы. Книга 1

Собралась попадья ехать к сестре своей в Якутск. Путь по здешним местам пустяковый – всего триста верст, но трудно дом оставить и попа. Однако ехать надо: там ярмарка.

– И чего тебе дома сидеть. Поехал бы со мною, – говорит попадья попу, слегка беспокоясь.

– Хотел бы, матушка, да вот зубы.

И стал поп охать и подвязал себе зубы красным платком.

Уля измучилась с Даниилом. Ему теперь десять лет. Он ничего не говорит. Мычит только и ест все, что под руку попадется. Иногда кусает Улю за руку.

Целый день прошел ничего, только один раз ущипнул поп Улю, а сам смеется.

– Смиренница какая! А, небось, замуж хочешь.

Вечером пошел поп к заседателю водку пить. И гитару с собою взял.

Ждала, ждала Уля попа, да и заснула. Проснулась, когда постучал. Зажгла сальную свечу и пошла босая отпирать. Вошел поп совсем веселый: так и пахнуло от него дурманом зеленым.

Осторожно ступая, чтобы Даниила не разбудить, обходил поп горницы, тихо смеясь в бороду, и все зачем-то задвижки осматривал. Потом лампадку зажег, помолился. И спать будто бы лег.

Улита послушала, послушала, и легла тоже на полу, у печки. Не заметила, как уснула.

Снится Уле, что пришел большой кот заседательский и шершавым своим языком ногу ей лижет. Отдернула ногу и проснулась. Кто-то дышит рядом горячо и душно. Даниил что ли? Нет, это сам Мефодий стоит странно так на четвереньках.

– Чего вам? – говорит Уля робко, отодвигаясь.

– Молчи.

– Не надо, не надо, – отбивается от него Уля.

– Глупая! Я тебе ничего не сделаю. Я только так.

– Пустите, я матушке скажу!

Положил Мефодий тяжелую ладонь на рот Уле…

Всю ночь не спала Уля. И под утро убежала в хотон и забилась там в темный угол.

Сам поп приходил звать ее. Не вышла и на другой день. Под вечер только украдкой побежала к знакомой якутке, и та ее в город отправила с мужем. Вез он на ярмарку масло коровье.

Всю дорогу пел якут:

Молчит в небе месяц красный,
Молчит в тайге зверь лютый.
Молчит в юрте милая жена,
А в сердце у меня стрела, стрела…

Возникали перед Улей тайга, широкие пустыри, одинокие юрты, туманные озера – все как во сне.

И странно звучала песня:

А в сердце у меня стрела, стрела…

Привел якут Улю к тойону-купцу в лавку. Пахло там керосином, мукою: приходили-уходили покупатели: колыхались медные огромные весы; счеты щелкали.

Смотрит Уля: попадья пришла.

– Ты зачем здесь?

Молчит Уля.

Отозвала попадья купца в угол, пошепталась, потом ушла, мотая головой.

Вот и лавку запирают. Купец взял Улю за плечо и толкает:

– Ступай… Ступай… Мне тебя домой нельзя взять… Жена не позволит… Ступай…

Вышла на улицу Уля – никого у нее нет.

На берегу народ. Стоят паузки. Развеваются флаги. Шумит ярмарка. И что было потом, плохо помнит Уля. А на другой день проснулась она на Красной Заимке.

VI.

Кроме Ули там было четверо девушек и хозяйка пятая – Марфа Савельевна.

У хозяйки был кадык большой, и воспаленные глаза ее беспокойно бегали, точно спрятаться хотели.

Вот и Уля стала жить здесь. Красная Заимка была в пяти верстах от города. И единственный был такой дом в здешних краях. Вокруг было пустынно. За лугом, на котором паслись коровы Марфы Савельевны, топорщился колючий кустарник, белел березняк жиденький, краснели осины, а далее синей полоской протянулся ельник, пропадая где-то среди песчаных холмов. А пониже луга шел отлогий ленский берег, ширилась даль речная, а на берегу черная раскинулась пустыня-тайга.

В плену Уля, в плену. Поздно встают девушки и скучают сонно. Одна, родом из казачек, с злыми глазами бродит по дому, ломает руки – пальцы противно трещат. Иные девушки карты раскладывают и все смеются без причины. А то леденцы сосут. Маленькая якутка Ариша бормочет свое якутское, и нельзя понять, куда смотрят ее косые глаза: она больна: голова у нее не в порядке. А Уля тоскует, тоскует – страшно смотреть на нее.

Каждый вечер приходит из города Адам, поляк-поселенец, и, пока гости не собрались, играет что-то на дудке. И от этой его игры Уля плачет, вспоминая тайгу, свободу милую…

Приезжают гости-то из городских купцов кто, то заседатель какой-нибудь, то из судейских или гарнизонных.

Гарнизонные и прикащики плясать любят. Адам играет им. Марфа Савельевна бьет в бубен нескладно, а они топочут каблуками, вертя неистово то Аришу, то Феню, то Улю.

А после спать. И вот на постели видит Уля рядом чужие пьяные головы. Дышат ей в лицо водкой противные люди. Мнут ее грудь бесстыдные руки.

В плену, в плену Уля. Бежать? Но куда? Обступила Красную Заимку со всех сторон тайга безбрежная, как океан темный.

Прошло лето, и наступили печальные осенние дни. По Лене плыли тонкие льдины. А в небе медлили сизые скучные облака. И острый иглистый холод студил землю.

VII.

Вышла как-то Уля на крыльцо и видит, снег покрыл пеленой бледной землю вокруг. Прозрачный воздух замер. Зима! Зима!

И вот стал мороз ковать белую свою сталь. И под мерные удары засыпала земля. И все реже и реже подымал мороз свой молот крепкий. Потом наступила тишина.