Том 1. Стихотворения

И. Медведевой принадлежит работа по подготовке текстов и комментированию стихотворений 1818–1827 гг. (сборник 1827 г. и стихотворения, в него не вошедшие), а также стихотворений, написанных Баратынским совместно с другими поэтами и приписываемых Баратынскому, и поэм: «Переселение душ», «Телема и Макар», «Пиры», «Эда» и «Бал». Е. Купреяновой принадлежит работа над текстом и комментарием стихотворений 1828–1844 гг. (стихотворения из сборника 1835 г., «Сумерки» и стихотворения, не включенные в них и позднейшие) и поэмы «Цыганка».

Редакторы выражают благодарность за любезное предоставление материалов по Баратынскому заведующему Мурановским музеем Н. И. Тютчеву, администрации Пушкинского Дома, Гос. Театрального музея имени Бахрушина, Московского Исторического музея, Литературного музея, библиотеки имени Ленина, а также Е. П. Населенко, А. А. Прокуратову и всем лицам, содействовавшим настоящему изданию указаниями и советами; особенную благодарность редакторы выражают К. В. Пигареву, поделившемуся собственными изысканиями и материалами.

Сборник стихотворений 1827 года^*

В «Литературных листках» 1824 г. (ч. 1, № 5, март – цензурное разрешение 15 января 1824 г., стр. 134–195, из отдела «Литературные новости») сообщается: «Многие любители поэзии давно уже желают иметь собрание стихотворений Е. А. Баратынского, которого прекрасные элегии, послания, воспоминания о Финляндии и Пиры снискали всеобщее одобрение. К. Ф. Рылеев, с позволения автора, вознамерился издать его сочинения, и это будет истинный подарок для просвещенной публики».

13 апреля 1824 г. П. А. Муханов пишет Рылееву: «Из „Литературных прибавлений“ Булгарина я вижу, что ты Баратынского печатаешь; поздравляю тебя с сей покупкой» (Собр. соч. Рылеева, 1872 г., стр. 339). Весной 1824 г. Баратынский пишет из Кюмени: «Милые собратья Бестужев и Рылеев! Извините, что не писал к вам вместе с присылкою остальной моей дряни, как бы следовало честному человеку, – я уверен, что у вас столько же добросердечия, сколько во мне лени и бестолочи. Позвольте приступить к делу. Возьмите на себя, любезные братья, классифировать мои пьесы. В первой тетради они у меня переписаны без всякого порядка – особенно вторая книга элегий имеет нужду в пересмотре. Я желал бы, чтобы мои пьесы по своему расположению представляли некоторую связь между собою, к чему они до известной степени способны. Второе, уведомьте, какие именно стихи не будет пропускать честная цензура – я, может быть, успею их переделать». «О други и братья! Постарайтесь в чистеньком наряде представить деток моих свету – книги, как и людей, часто принимают по платью» (автограф письма в Пушк. Доме Акад. Наук).

К 1824 г. была написана большая половина стихотворений, вошедших в сборник 1827 г. Говоря о «некоторой связи между собою» его стихотворений, Баратынский имеет в виду, вероятно, свои «унылые» элегии и почти законченный к тому времени цикл любовных элегий.

Все эти стихотворения и ряд других: «Ропот», «Размолвка», «Ожидание», «Утешение», «Поцелуй», «Возвращение» и знаменитое «Признание» – как бы составляют единый элегический цикл (любовные перипетии романа), столь характерный для элегиков конца XVIII, начала XIX века. У Баратынского были образцы элегий Парни, обращенных к Элеоноре, элегий Бертена и др. В некоторых из названных стихотворений – образ прекрасной возлюбленной приобретает характер реальности, как бы приближает нас к биографии поэта, к какой-то «единственной» любви его. Таковы: «Оправдание» и «Признание», дающее заключительный мотив романа.

Любовные элегии Баратынского, за исключением «Не искушай меня без нужды» («Разуверение»), были переработаны поэтом для сборника 1827 г. В первоначальной редакции часть из них шла с заглавиями: «Элегия», остальные уже имели перечисленные, столь характерные для любовных элегий названия.

В сборнике 1827 г. мы находим, в сущности, три линии любовных элегий: роман с героиней возвышенной и чистой, любовное увлечение легкомысленной кокеткой (стихотворения, связанные с С. Д. Пономаревой) и эпикурейскую эротику, типа послания Делию («Где ты, беспечный друг»). Переплетение или выделение этих линий могло составлять задачу плана сборника 1824 г. Весьма возможно, что Баратынский, в то время еще невышедший из-под непосредственного влияния своих литературных учителей – французов, предполагал расположить свои элегии в том порядке, как они расположены в книгах элегий Парни или Бертена, т. е. в порядке развертываемого романа с его перипетиями. Мы обращаем внимание на этот тип элегий, вероятно, центральный для проектируемого сборника, так как в начале 20-х годов в восприятии современников Баратынский был поэт по преимуществу «эротический».

Пушкин писал Вяземскому: «Каков Баратынский? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова – если впредь зашагает, как шагал до сих пор – ведь 23 года счастливцу! Оставим все ему эротическое поприще и кинемся каждый в свою сторону, а то спасения нет» (письмо от 2 января 1822 г.).