Все первые месяцы своей парижской жизни Поплавский неразлучен с Терешковичем. Они вместе ездят в пригород Парижа рисовать, проводят вместе неделю в нормандской деревне, где состязаются в беге и занимаются живописью, питаясь одними яблоками. В деревенской тишине Борис часами молится, порой доводя себя до головокружения. Именно в это время он отмечает в дневнике: «Н.К.[24] и Терешкович – главные люди месяца. Т. прочел мне свой дневник, где пишет, что я бездарный художник – было больно – через несколько дней я победил его примером моей поэзии». Строгое суждение, по-видимому, не обескураживает Поплавского: он по-прежнему рисует карандашом портреты друзей (Парнаха, Евангулова, Ларионова), пишет портрет Блока «гуашью под Врубеля», упражняется в орнаментальном кубизме («Наклеенные бумажки») и в супрематизме (композиции «Сферы и ангелы», «Летящий ангел весь в желтом»), что свидетельствует о том, что юный поэт хорошо осведомлен о разных течениях в авангардном искусстве[25].
К тому времени Сергей Ромов, окрыленный успехом выставки, организованной им в кафе «Парнас» в июне 1921 года, помышляет о создании «своего» журнала – художественно-литературной хроники «Удар». Финансовые средства для его издания должны были приносить благотворительные балы. Особый успех имел костюмированный бал в конце июня 1922 года в декорациях С. Судейкина и М. Кислинга в зале Бюлье; известную афишу создал Андре Лот. Цель журнала С. Ромов видел в объединении русских и французских представителей авангардного искусства, стремящихся к обновлению языка и изобразительных средств.
В первом номере (вышел в феврале 1922 г.) С.Ромов утверждал, что футуризм и дадаизм заставили «произвести ту переоценку ценностей, без которой все новые эстетические теории превратились бы в схоластику и мертвую букву»[26]. В этом же номере К. Терешкович публикует текст доклада, прочитанного им в «Гатарапаке» 4 декабря 1921 года, «Позор русского искусства (Русские в Осеннем салоне)», в котором обвиняет «мир искусственников» в повторяемости, а всю группу русских художников обзывает «Миром искусственности». Став заведующим литературной частью «Удара», Терешкович, хотя они с Поплавским друзья, юного «футуриста» в сотрудники, однако, не приглашает, на что последний крайне обижается[27].
«Ударники» занимают просоветские позиции – они, в частности, желают сблизиться с московскими группами «Маковец» и «Леф» – и крайне снисходительно относятся к «беженскому Парижу» с его «белоэмигрантами». Зато они приветствуют первую выставку русского искусства, которая открывается в Берлине в ноябре 1922 года – Поплавский отзывается на нее своей первой рецензией («О русской выставке в Берлине»), которую пишет в надежде на публикацию в «Ударной хронике».
К тому времени матери Поплавского и его старшему брату Всеволоду удалось вырваться из советской России и приехать в Париж. Младшая сестра Бориса Женя уже умерла от туберкулеза, а другая сестра, Наталия, жила в Шанхае, где оказалась в бедственном положении и попала в тюрьму[28]. Видно, родителям Бориса не удалось помочь дочери: «лихорадочная меховая красавица» вскоре скончалась от крупозного воспаления легких, осложненного злоупотреблением опиумом. Впоследствии Борис будет обвинять мать в том, «что она своей властностью добилась ухода из дома дочери, и в ее наркомании»[29].
В Париже брат Всеволод, бывший офицер-летчик, будет работать шофером такси[30]. Отец, работавший в начале в Бюро защиты прав русских граждан за границей, станет давать уроки музыки в Русском музыкальном обществе и работать тапером в одном из захудалых парижских кинотеатров[31]. Матери же Бориса, как многим русским женщинам, придется взяться за иглу, стать портнихой. Ида Карская вспоминает: «Когда в Париж приехала моя сестра (Дина Шрайбман. –
Известно, что в Берлин Борис Поплавский отправляется вместе с Константином Терешковичем, которого все еще считает своим учителем. Эта поездка дает ему возможность хоть немного отдохнуть от гнетущей семейной атмосферы.