Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Когда глухую ораву
спросили об имени тайном,
все взвыло в ответ: «Варавву,
Варавву, Варавву отдай нам!»

И серою стаею волчьей
тебя проводив до креста,
комок, напитанный желчью,
копьем воткнули в уста.

А после каялись, плакали,
твердя забытое имя,
и – снова довольно крякали,
глумясь над детьми твоими.

Так что ж, и мне – с этим хором
друзей, родных, домочадцев –
тебя с убийцей и вором
послать на кресте покачаться?

Чего же растишь мне ухо,
ведь все равно не услышат
сквозь сон периного пуха
о том, чем душа твоя дышит!

Ведь даже огромный Петр твой,
потливым страхом окован,
дрожа, в тоске полумертвой
сказал: «Не знаю такого!»

И я решил: свою юность
пропев, прогуляв, протратив,
смеясь в лицо тебе плюнуть,
чтоб помнил о младшем брате;

Чтоб дольше на белом свете
средь бешеных волков пробыв,
на песню мою ответил
такой же горящей злобой.

1918

Москва на взморье

Взметни скорей булавою,
затейница русских лет,
над глупою головою,
в которой веселья нет.

Ты звонкие узы ковала
вкруг страшного слова «умрем».
А музыка – ликовала
во взорванном сердце моем.

Измята твоих полей лень,
за клетью пустеет клеть,
и росный ладан молелен
рассыпан по небу тлеть.

Яркоголовая правда,
ступи же кривде на лоб,
чтоб пред настающим завтра
упало вчера – холоп!

Чтоб, в облаках еще пенясь,
истаяла б там тоска!
Чтоб город, морей отщепенец,
обрушился в волн раскат!

Над этой широкой солью,
над болью груженых барж –
лишь бровь шевельни соболью –
раздастся северный марш.

Взмахни ж пустыми очами,
в которых выжжена жуть, –
я здесь морскими ночами
хожу и тобой грожу!

1920

«Еще и осени не близко…»

Еще и осени не близко,
еще и свет гореть – не связан,
а я прочел тоски записку,
потерянную желтым вязом.

Не уроню такого взора,
который – прах, который – шорох.
Я не хочу земного сора,
я никогда не встречу сорок.

Когда ж зевнет над нами осень,
я подожгу над миром косы,
я посажу в твои зеницы,
такие синие синицы!

1919

«Вьюги в сияющих усах…»

Вьюги в сияющих усах
промчался спугнутый русак.

Прочтут ли серебряный бред
блестящие белые притчи,
где бега оставленный след
оттиснулся ужаса швыдче?

Есть повесть – на скинутой шкуре
от прыгавших прежде пружин,
как вьюга задумчиво курит
над призраком серых дружин.

Здесь столько таимых ночевок,
какою-то думой печалясь,
обрывками лиц Пугачева
во тьме над плечами качалось.

И кто-то, звеневший как деньги,
назвал себя именем Стеньки!

Еще не успеешь завиться,
как входит и свистнет Савицкий!

Я сам, свой отрезанный ус
увидев, – с ножом обернусь…

В морозную синь отуманясь,
рукой опираясь на села, –
здесь в каждой звезде – самозванец
стоит, молодой и веселый!

1917

Северное сияние

(Бег)

Друзьям