Том 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927

Скажешь:
   вона, заныл опять!
Ты глумишься,
    а мне не совестно.
Можно с каждой женщиной спать,
не для каждой – встаешь в бессоннице.
Хочешь,
  вновь я тебе расскажу
по порядку,
   как это водится?
Ведь каким я теперь брожу,
и тебе как-нибудь забродится.
Все вокруг
   зацветет, грустя,
словно в дальние страны едучи;
станет явен
   всякий пустяк
каждой поры в лице и клеточки.
Руку тронешь –
     она одна
отзовется
   за всех и каждого,
выжмет с самого сердца дна
дрожь удара
    самого важного.
Станешь таять,
    как снег в воде, –
не качай головой, пожалуйста,
даже если б ты был злодей,
все равно – затрясет от жалости.
Тьма ресниц и предгрозье губ,
запылавших цветами в Фаусте…
Дальше –
   даже и я не смогу
разобраться в летящем хаосе;
низко-низко к земле присев,
видишь, – вновь завываю кликушей;
я б с размера не сбился при всех,
да язык
  досиня прикушен!

4

За эту вот
   площадь жилую,
за этот унылый уют
и мучат тебя, и целуют,
и шагу ступить не дают?!
Проклятая тихая клетка
с пейзажем,
   примерзшим к окну,
где полною грудью
     так редко,
так медленно
    можно вздохнуть.
Проклятая черная яма
и двор с пожелтевшей стеной!
Ответь же, как другу, мне
       прямо, –
какой тебя взяли ценой?
Молчи!
  Все равно не ответишь,
не сложишь заученных слов,
немало
  за это на свете
потеряно буйных голов.
Молчи!
  Ты не сломишь обычай,
пока не сойдешься с одним –
не ляжешь покорной добычей
хрустеть,
   выгибаясь под ним!
Да разве тебе растолкуешь,
что это –
   в стотысячный раз
придумали муку такую,
чтоб цвел полосатый матрас;
чтоб ныло усталое тело,
распластанное поперек;
чтоб тусклая маска хрипела
того,
  кто тебя изберет!
И некого тут виноватить:
как горы,
   встают этажи,
как громы,
   пружины кроватей,
и –
 надобно ж как-нибудь жить!
Так, значит –
    вся молодость басней
была,
  и помочь не придут,
и день революции сгаснет
в неясном рассветном бреду?
Но кто-нибудь сразу,
      вчистую,
расплатится ж
    блеском ножа
за эту вот
   косу густую,
за губ остывающий жар?!

5