Том 1. Тихие зори

Разговор перешел на экзамены – Петя со Степаном держали в высшие специальные заведения. Петя стал жаловаться, охать, Полина шумно возражала, жестикулировала и среди дебатов незаметно, но ловко устроила кофе, достала откуда-то котлеты и даже полбутылки мадеры.

– Неужели и вы так же мрачно смотрите на будущее, как Петруня? – спрашивала она у Степана, вынимая из самовара сваренные яйца. – Но ведь это невозможно, вы так молоды, и такие мысли. Нет, этого нельзя допустить.

Клавдия засмеялась.

– Допускай, не допускай, они по-своему будут чувствовать, – глаза ее блестели насмешливо, – чудная ты у меня, сестра, одно слово – артистка.

Полина взглянула на нее испуганно.

– При них можно. Петя свой, а Степан Николаевич не выдаст?

Степан кивнул утвердительно.

– Нет, серьезно, – продолжала Полина, – мне не по душе пессимизм современной молодежи.

– Не знаю, – сказал Степан, вздохнув, – я этого пессимизма не чувствую. По-моему, просто, жить страшно интересно, и мне как раз, – он опять слегка улыбнулся, – жить очень, очень хочется.

Петя засмеялся.

– Имей в виду, Полиночка, что Степан у нас страшный революционерище.

Полина обернулась на дверь: в их квартире, при городском училище, такие разговоры были не очень удобны.

– Ничего особенного, – сказал Степан. – Еще что Бог даст, все в будущем.

Клавдия опять куталась в платок, будто у нее был жар, волосы ее были в беспорядке, глаз лукаво блестел.

– Он революционер, а моя сестра артистка – и нашим, и вашим. Сегодня с вами говорит, а завтра в карету к Иоанну Кронштадтскому бросится.

Полина обиделась.

– Ну уж ты всегда скажешь, Клавдия! Клавдия захохотала и прижалась к ней.

– Не сердись, моя радость, я тебя очень люблю и просто вру на тебя. Миленькая, дай кофейку!

Клавдия подошла к Степану.

– Так, по-вашему, интересно – жить?

– Конечно, – ответил он. – Очень.

– Ну, так выпьем, коли интересно.

И Клавдия налила всем мадеры.

Разговор стал живей. Клавдия увела Степана к себе, и по их голосам чувствовалось, что они не скучают.

– Степан человек энергичный, – сказал Петя Полине. – Я его знаю с детства.

– Он твой товарищ по гимназии?

– Да, даже и до гимназии. Мы росли вместе, в деревне.

Около одиннадцати Степан собрался уходить. Клавдия молчала, поеживалась; казалось, температура ее поднялась.

Пете же не хотелось трогаться; он попросил Полину, чтобы позволила остаться еще.

– Ну послушай, ну это будет очаровательно, – сказала Полина, – я заварю свежего кофе, Клавдию мы уложим, а ты сиди у меня, сколько вздумаешь.

И она пошла переодеться. Вышла в капоте, небогатом, но приличном, и имела несколько таинственный вид; от нее пахло духами, и ей казалось, что она знаменитая актриса, принимающая у себя после спектакля. Потому ей и хотелось уложить Клавдию. Клавдия улыбнулась не без понимания, попрощалась с Петей.

Когда вскипел кофе, Полина зашептала Пете о их жизни:

– Петруня, я серьезно мечтаю о сцене. Эта жизнь меня не удовлетворяет. Эта серая обстановка, отсутствие блеска, цветов…

И Полина, боясь повысить голос, чтобы не разбудить Клавдию, волнуясь и вставая, рассказывала, как она любит искусство, как ее ободрил Аполлонский.

Петя сидел в кресле, пил кофе, и ему казалось все в этой комнате таким родным, удобным, что правда, так вот слушая Полину, подавая реплики, он мог бы сидеть долго, сколько угодно. Когда представлялось, что придется тащиться через весь Петербург, возвращаться в свой пустынный номер, его охватила тоска.

– Клавдия все посмеивается надо мной, но ты меня поймешь, я чувствую. Я Клавдию очень люблю, но она большая фантазерка, это еще мама говорила. Она только и мечтает о революции. Ты знаешь, ведь у нас тетка была психически ненормальна. И с Клавдией иногда сладу нет. Теперь, например, я, с одной стороны, очень рада, что ты привел товарища, но и боюсь: это еще сильней может ее свернуть, раз он такой левый.

Петя успокоил ее, сколько мог, и стал прощаться. Пожимая ему руку, Полина сказала:

– Ах нет, все-таки я не понимаю этого увлечения политикой. То ли дело артисты, сцена!

Она вздохнула и подняла кверху глаза.

Петя улыбнулся, вышел. По темной лестнице он спустился вниз, миновал дворик и медленно зашагал по переулку, в районе Лиговки. Он жил у Николаевского моста. Предстоял длинный, унылый переезд по чужому городу. Петя был в Петербурге всего с неделю, но успел возненавидеть его. Хорошо, что тут Полина, Клавдия, иначе во всем огромном городе не было бы родной души.