Том 1. Тихие зори

Ольга Александровна заметила это, чуть сощурилась, и в ее черных глазах блеснуло что-то веселое, поощрительное. «Я за тебя, – как будто говорила она, – не бойся».

– Да и ты, папа, пока еще не в партии. – Она засмеялась и дернула его за рукав. – Подумаешь, какой социал-демократ!

– А зачем я тут, – этого понять нельзя. Выше понимания, должен сознаться.

Он обернулся к Пете.

– Вот что значит быть отцом-с. Когда вам стукнет пятьдесят, вас, вероятно, тоже поведут слушать чепуху, как меня. Впрочем, – прибавил он, – раз это сделала Оленька, значит, так надо. Покоряюсь. Да, вам, конечно, интересно тут. А мне нисколько, да я и занят. Поручаю вам Оленьку, оставляю свое место – изволите видеть, – во втором ряду, затем жду обедать.

Быстро поклонившись, Александр Касьяныч сухим, легким шагом, застегнувшись на все пуговицы и приняв обычный оттенок кодекса Юстиниана, – вышел.

Кончался и перерыв. Публика спешила в зал. Ольга Александровна, чуть шурша платьем, узкая и тоже легкая, прошла к своему месту. Петя сел рядом. Толстая дама в шелках, соседка, с удивлением взглянула на него.

Но Петя ни на что не обращал внимания, и теперь ему был уже все равно, что думают о нем, что говорит магистрант, что ему возражают: рядом он чувствовал шелест материи, знакомый, слабый и милый запах духов. Иногда она спрашивала о каком-нибудь пустяке, близко наклоняясь; ему все казалось важным и замечательным.

Если своим ответом он вызывал улыбку, или смех, морщивший верхнюю часть носа, он краснел и внутренне ликовал. Теперь уже не казались длинными речи народников, ответы магистранта: ничего, пусть они стараются, и шумят хоть до вечера.

В середине одной из заключительных речей Ольга Александровна нагнулась к нему.

– Получили письмо? – спросила она шепотом.

Петя кивнул, и в глазах его что-то задрожало.

– Я очень рада, что встретила вас тут, – прибавила она также шепотом, – здесь все какие-то чужие люди. – Она сощурила глаза и поморщилась. – Нет своих.

Петя смотрел на нее, молчал, но его вид ясно говорил, рад ли он, что ее встретил.

Ольга Александровна улыбнулась, повернула голову в сторону споривших и приняла вид, будто слушает их. Так прошло около часу. Этот час слился для Пети в одно сладостно-туманное ощущение ее присутствия, белизны снега за огромными окнами, какой-то внутренней, нежной тишины, обещающей счастье. Когда в грохоте аплодисментов, двигаемых стульев все поднялись, он вздохнул, будто частица чего-то ушла уже невозвратно.

При выходе они встретились со Степаном.

– Мы остаемся, – сказал он. – Готовят овацию.

Темные глаза Степана, вся его крепкая, тяжеловатая фигура выражала возбуждение. Видимо, его что-то задело в диспуте.

Но Петя уже не слушал. Он искал глазами Ольгу Александровну, которая одевалась отдельно, и думал только об одном – как бы толпа не оттерла его.

Туманно-фиолетово было на улице, купол Исаакия золотел, и по берегу Невы зажглись бледные фонари, когда Петя с Ольгой Александровной катили по набережной. За Дворцовым мостом снег синел по-вечернему; у крепости густела мгла.

V

Пете казалось, что лучше бы не приезжать, а все лететь так, дальше и дальше, в синеватой мгле вечера, придерживая рукой Ольгу Александровну. Но на Кронверкском, против сада, конь остановился; они вышли, и машина подняла их в пятый этаж.

В окнах сумеречной гостиной глянул вид на Выборгскую, с зажигающимися огоньками. Ниже, над деревьями в инее, кружили галки. Закат угас.

– Ну, – сказала Ольга Александровна, – вот вы и у нас, Петя, – простите, что я так вас называю: я ведь старше, да и вас только что испекли в студенты.

Улыбаясь, она снимала с бледных рук-перчатки, отколола шляпу.

– Видите, какая даль. Это я выбирала квартиру.

Она подошла к окну и загляделась. Что-то задумчивое проступило в ее черных глазах.

– Когда смотришь вдаль, – прибавила она, – все кажется лучше. Жизнь чище, просторнее… так. – Она развела руками, и это был неясный жест, но Петя понял, что он выражал.

– Если бы папа слышал, он посмеялся бы, сказал бы, что это все пустяки и фантазерство. А, между тем, это так. Человеку всегда хочется чего-то невозможного… и прекрасного. Может быть, в этом и вообще сущность жизни.

Она вздохнула.

– А папа… очень terre a terre[43]. Хотя его надо ближе знать, чтобы понять правильно.

– Сегодняшние споры тоже terre a terre, – сказал Петя робко. – Однако вы же пошли и даже Александра Касьяныч а взяли.

Ольга Александровна засмеялась, слегка покраснела.

– Вот и поймал меня студентик Петя. Правда, зачем я сегодня была? Так, просто мне очень хотелось… хотелось и хотелось пойти. Разве это плохо? Может, у меня предчувствие было?

Она продолжала смеяться, глаза ее весело блестели. Потом она подошла к двери в столовую.

– Мы тут болтаем, а у нас гости, и чуть что не подали на стол. Идем!

Петя двинулся за ней в столовую, где около вина стоял Александр Касьяныч с двумя незнакомыми Пете людьми.

– Наконец-то, – сказал он, – мы уж решили откупоривать. Дочь моя, – прибавил он, обращаясь к тощему блондину в сером жилете, – увлекается науками.

Тот повел слегка носом.