Том 1. Тихие зори

Они спустились к речке, прошли в гору березовым лесом, и вышли в поля. Дорога все-таки подымалась, и привела их к небольшому кургану, очень древнему, теперь распаханному.

Много детских воспоминаний было связано у Степана с этим местом. Не раз лежал он тут в отрочестве, на закате, не одна мысль сердца, которою он питался теперь, вела свое происхождение отсюда, из мечтаний над поэтической могилой.

Петя лег на спину, повернул голову боком, – стал смотреть на закат: ему представились необычайные краски, дивной красоты, и вся страна, весь горизонт казались полными прелести.

– Степан, – спросил Петя, – помнишь наш разговор, в Москве, в день моего приезда? Ты сказал мне тогда, что у тебя к жизни… большие требования. Я хотел бы знать… что же ты… разобрался, куда тебе идти, ну, что делать? Как ты, вообще, живешь?

Степан задумчиво обнял свои колени. Слегка покачиваясь, вглядываясь в горизонт, он ответил:

– Я думаю об этом по-прежнему. Конечно, это – главное в моей жизни.

– Но как именно хочешь ты это осуществить? Степан улыбнулся.

– Какой любопытный!

– Я не из любопытства, ей-Богу, – смущенно сказал Петя, – я спрашиваю потому, что меня самого очень волнует это. Я, ведь, тоже живу. Мне тоже хочется, чтоб жизнь моя была такой, а не иной.

Петя был возбужден, глаза его блестели. Степан знал его. Он понял, что его действительно занимают эти вопросы.

– Что же, – ответил он. – Вот мои мысли: у кого есть Божий дар, творчество, тот служит им, это его орудие. У кого же этого нет, тот, – он сказал это спокойно и холодновато, – отдает себя. Всего себя пусть отдаст.

Солнце село. Сильней веяло свежестью, к дубу на меже потянула сова. Закат пламенел. На севере, в фиолетовом небе, проступила звезда.

– Значит, – сказал Петя, – ты проповедуешь подвиг. Петя не знал, что на днях, по поручению партии, Степан должен был убить высокое лицо. Но он чувствовал, что Степан какой-то особенный, даже иной, чем раньше.

– Да, пожалуй. В этом роде. Петя вздохнул.

– Ты прав, но на это нужны большие силы. Далеко, из усадьбы, раздался звук рога. Петя встал.

– Трубят, – сказал он, – пора. Нас зовут ужинать.

Степан тронулся с ним. Сердце его билось сильно, и как будто не хватало воздуха: он глубоко дышал. Ужин прошел неоживленно.

Когда со стола убрали, дедушка, по обыкновению, остался на балконе с пивом, а они спустились в сад, сидели на скамеечке. Лизавета хохотала, рассказывала еврейские анекдоты. Петя смеялся, хотя знал ее репертуар наизусть. Даже Степан усмехнулся-Лизавете слишком уж, почти по-детски, нравилось самой то, что она рассказывала.

От такой ночи, звезд, милой болтовни, Степан несколько успокоился. Но все же, когда пошли во флигель, он понял, что ему не заснуть. Он посидел немного в комнате, и вышел. В Петином окне было светло, Лизавета, очевидно, уже легла. Степан поднял голову, взглянул на звезды, и сердце его защемило сладкой тоской. Вот она, любовь!

Он вышел из усадьбы в ржаное поле. Кричали перепела. Где-то далеко гремели телеги, брехали собаки. Арктур низко горел над усадьбой. Небо было чисто, ясно, и казалось, что пред его лицом человек не может сказать неправды.

Ошмурыгивая полынь, срывая на ходу колосья, Степан думал о том, к чему прочно пришел в городе, и о чем говорил сегодня Пете: нужно отдать всего себя. Пусть не узнает он истинной, разделенной любви – зато примет мученичество, не изменит основам своей жизни.

«Да, конечно, мученичество. Но, ведь, надо убиты. „Это мщение за народ“». Он знал эти слова, и давно знал, что в жестокой жизни царит еще закон: око за око, – но сейчас почему-то ему стало тяжело, что все-таки первому придется убивать – ему. Он вздохнул. Отчего нельзя по-другому совершить подвига?

«Нечего тут раздумывать, поздно». Степан почувствовал, что нечто должно совершиться, и никакими философиями не поможешь. Он повернул к усадьбе.

В Петиной комнате было темно. Степан осторожно поднялся на крыльцо, и поцеловал ручку двери, за которую бралась сегодня Лизавета.

XXXII

Было утро, десятый час в губернском городе. Солнечный день, благовест в церквах, аллея общественного сада, где по дорожке реяли пятна света.

Степан сидел на скамейке, в военной форме, слегка придерживая рукой в кармане небольшой предмет.

Он глядел на заречную сторону – живописный пейзаж Оки, на голубое небо, ласточек, мчавшихся в нем, – и не мог настроить себя на торжественный лад, как требовала минута. Он холодно волновался, но не испытывал окрыляющего подъема.

Степан знал, что в Соборе молебен, по случаю новооткрытых мощей, и что лицо, которое он ждет, здесь. Что около десяти подъедет на автомобиле Андрей Николаич, уважаемый и влиятельный в партии человек, и рожком даст сигнал. Степан должен встретить противника у выхода и постараться спастись на автомобиле.

Собор был рядом с городским садом, на лужайке, с трех сторон замкнутой зданиями присутственных мест.