Том 1

Названный монастырь в Павии владел богатыми угодьями, и неудивительно, что монахи его изнежились и отнюдь не усердствовали ни в молитвах, ни в трудах. Иначе говоря, жизнь они вели небезупречную. Позднее доходы монастыря были переданы какому-то светскому вельможе, и, когда монастырская казна поистощилась, братию охватило беспокойство; но одновременно монахи распустились еще больше, а когда стало совсем туго, раздались голоса, требующие исправления. Тогда-то и прислан был сюда аббат из Клюни, прославившийся во всем христианском мире как великий оберегатель нравов и восстановитель орденских порядков. Всякий уверял, что этому человеку удастся вернуть монастырь монахам, а монахов — Богу, ибо красноречие Клюнийского прелата было сильнее греховных соблазнов. Голос его гремел, как раскаты грома, и подобен был светлому колокольному звону. Когда он говорил о Божьих карах, мнилось — от страшных слов его тускнеет свет и тень окутывает слушателей. И в этой тени вспыхивают жгучие слова, озаряя измученные лица грешников, корчащихся в вечном огне. Столь мощным было слово Клюнийского аббата и вместе столь сладостно, что слушающих охватывал трепет и робость сжимала им горло.

Когда Войтех приближался к монастырю, где пребывал аббат из Клюни, день клонился к вечеру. То был час, определенный для бесед, и монахи, собравшись в просторной зале, слушали аббата. Узнав, к какому пиршеству он подоспел, услыхав имя говорившего, Войтех так и кинулся туда. Он бросил поводья, сорвал с себя пропыленный плащ и, не сказав ни слова слугам своим и свите, поспешил в переполненную залу. Желая остаться неузнанным, он спрятался за спиной дородного монаха.

А Клюнийский аббат в это время вел речь о человеке избранном, которому Бог повелел стать посредником между Небом и земным царством. Затем он перечислил обязанности верующих и перешел к их грехопадениям.

Грех, поднимающийся из бездны, он сравнивал то со старцем, вцепившимся в кошелек, то с женщиной в роскошном плаще, льнущем к ее бедрам и животу.

Ораторское искусство аббата превосходило все слухи. Каждого, кто его слушал, оно заставляло как бы перевоплощаться в того, о ком повествовал тот или иной эпизод. Оно нагоняло страх, требовало принять решение, утешало.

Аббат кончил; воцарилась тишина; монахи, захваченные его речью, всхлипывали, даже люди с неразбуженной совестью вздрагивали, как бы воспрянув ото сна. Тогда раздался голос Войтеха. Он хвалил Бога и благодарил его за милость, оказанную ему.

— Я недостойный епископ, — говорил Войтех, — и следую к императору, дабы он подтвердил мое избрание. Следую к императору — но что мне этот путь, когда император обладает лишь властью, кончающейся у границ Земли и Неба — и у границ времени! Власть его ослабевает в направлении к Небесам, и любой наступающий миг может положить ей конец. Ибо правда то, что сказано о смертных: каждый может умереть прежде, чем успеет договорить свою мысль. И тогда, лишенный достоинства, очутится он перед ослепительным светом и перед огнем, что жжет сильнее, чем все огни, горящие на земле. Ибо столь ничтожна мирская слава и так мало стоит она, что даже величайшие короли — всего лишь тень. И не нужно мне ничего иного, я жажду одного — чтобы ты, аббат, ввел меня в свою мудрость, как император введет меня в сан епископа. Прежде чем украсить себя епископским перстнем и посохом, хочу облечься верностью тому, что услышу от тебя. Слагаю этот обет с готовностью, ибо, — а ведь такое может статься с человеком ограниченных способностей, — я и сам задолго до нашей встречи чувствовал, как подступают к моим устам слова, сходные с теми, что произносишь ты. И я испытываю душевный жар, притягивающий мысли, подобные твоим.

Войтех смолк; Клюнийский аббат поднял правую руку и, отогнув большой палец, указательный и средний, вымолвил:

— Три главнейшие вещи я возвещаю!

— Три главнейшие вещи нашел я! — откликнулся Войтех, присоединив свой голос к голосу аббата.

И эти два голоса продолжали звучать как бы на едином дыхании, как бы из единых уст исходящие. Так епископ и аббат перечислили добродетели служителей Господа, из которых первая — послушание, и долго вели согласный разговор. Казалось, один читает мысли другого, казалось, единое желание владеет их помыслами и язык произносит слова по обоюдной воле. При виде такого единомыслия затрепетали все монахи, даже те, что были погружены в мирские заботы; тех же, чьему внутреннему взору представлялись рогатые чепцы юных грешниц, объял страх.

Таким было начало дружбы между Войтехом и аббатом из Клюни.

Названный аббат, несомненно, любил и Бога, и земное бытие. Но тот, кто пил из источника одиночества, кто находил во всем тщету, кто под приятными лицами прозревал кости черепа и постиг сокрушительную власть погибели, — такой человек никогда не будет радоваться жизни. Никогда не испытает он удовольствия от веселых песен, никогда не захватят его заботы о земном достоянии или о земном счастии. Представления о роскоши, о светских успехах, о преходящей славе заперты для него, и утерян ключ от замка.