Том 10

Около полудня поступили сведения об исчезнувшем мальчике: его видели в шесть часов утра на проселочной дороге, примерно в восьми милях от города, — он шел на запад. Я немедленно послал по его следам лейтенанта кавалерии в сопровождении рядового. Проехав миль двадцать, они увидели его. Он перелез через забор и устало плелся по размокшему полю, направляясь к большому старинному особняку, стоявшему на краю деревни. Они пересекли рощицу, сделали крюк и подъехали к дому с другой стороны, затем спешились и устремились в кухню. Там никого не было. Они проскользнули в следующую комнату — здесь тоже было пусто, дверь из этой комнаты в гостиную была открыта. Они уже хотели войти, как вдруг услышали тихий голос: кто-то молился. Они почтительно остановились, лейтенант заглянул в открытую дверь и увидел в углу, на коленях, старика и старуху. Старик читал молитву; и не успел он закончить, как отворилась наружная дверь и вошел Уиклоу. Старики бросились к нему и стали душить в объятиях.

— Наш мальчик! восклицали они. — Дорогой наш! Хвала господу! Нашелся пропавший! Он не умер, он жив!

Что же оказалось, сэр? Этот чертенок родился и вырос тут, в усадьбе, и сроду не уезжал от нее дальше чем на пять миль, пока две недели назад не забрел ко мне и не одурачил меня своими чувствительными россказнями! Святую правду вам говорю. Старик — образованный, почтенный, удалившийся на покой священник — оказался его отцом, а та старая дама была его матерью.

Еще два словечка насчет этого мальчишки и его подвигов. Выяснилось, что он жадно поглощал дешевые приключенческие романы и всякое сенсационное чтиво, какое печатают иные журналы, так что разные жуткие тайны и напыщенный героизм были как раз в его вкусе. Кроме того, он начитался газетных сообщений о том, как проникают к нам шпионы мятежников, об их зловещих целях, о двух или трех случаях, когда они и впрямь нам сильно навредили, и воображение его распалилось. Его закадычным приятелем в последние месяцы был юнец янки, болтун и враль, проплававший года два «кусочником» (иначе говоря — помощником судового эконома) на каком-то пакетботе, курсировавшем между Новым Орлеаном и пристанями на две или три сотни миль вверх по Миссисипи, — отсюда та легкость, с которой он сыпал разными названиями и подробностями, относящимися к тем местам. Я же провел в тех краях всего два или три месяца еще до войны и знал ровно столько, чтобы попасться на удочку, тогда как уроженец Луизианы поймал бы его на каком-нибудь вранье в первые же четверть часа. А знаете, почему он заявил, что скорее умрет, чем выдаст некоторые свои заговорщицкие тайны? Да просто потому, что он не мог выдать их, ведь это была сплошная бессмыслица, он сочинял как придется и что придется, а потому, захваченный врасплох, сам не знал, как объяснить свои выдумки. Так, например, он не мог выдать тайну письма, написанного «симпатическими чернилами», по той простой причине, что никакой тайны и не было, — это были просто листки чистой бумаги. Он ничего не закладывал в пушку и даже не собирался закладывать; все его письма были адресованы вымышленным лицам, и когда он прятал очередное письмо в конюшне, то сам же забирал предыдущее; поэтому он ничего не знал о бечевке с узелками, пока я не показал ее ему; но, едва увидев ее, он тотчас дал волю своему воображению и разыграл несколько романтических сцен. Мистера Гейлорда он выдумал, на Бонд-стрит не было тогда дома под номером 15, его снесли тремя месяцами раньше. Он выдумал «полковника», он выдумал все, что так бойко наговорил на очной ставке с несчастными, арестованными мною; он выдумал Б. Б.; можно сказать, что и номер 166 был чистейшей выдумкой: он не знал, пока мы не явились в гостиницу «Орел», есть ли там комната под таким номером. Он готов был в любую минуту выдумать кого угодно и что угодно. Когда я спросил о шпионах извне, он, не мешкая, описал мне совершенно чужих людей, которых видел в гостинице и чьи имена ему случайно довелось услышать. Да, эти несколько богатых событиями дней он прожил в чудесном, таинственном, романтическом мире; и я думаю, что мир этот был для нею вполне реальным и он всей душой упивался происходящим.