Том 10. Адам – первый человек. Первая книга рассказов. Рассказы. Статьи

Мои словоохотливые младшие коллеги расспрашивали гречанку с живым интересом, и она так же живо и искренне рассказывала им о себе.

Старший в нашей команде Дмитрий Сергеевич не проронил ни слова и почти не поднимал глаз от стола. Не знаю, почему он молчал. А почему молчал я? Да потому, что все это было слишком близко мне – и Дон, и Кавала, и греки. К тому же я еще не отошел от моих вчерашних похождений с их загадками. Но главное было не в этом. Главное было то, что я ничего не мог рассказать моим коллегам… Вот что было главное.

Только через много лет я понял, почему молчал Дмитрий Сергеевич. В каком-то бытовом случайном разговоре с ним (нашим старшим по той Кавальской поездке) вдруг выяснилось, что Дмитрий Сергеевич хорошо знает Соловки, ставшие к тому времени местом паломничества многих наших граждан. Оказалось, что в молодости, перед войной, он шесть лет провел на Соловках в лагере смертников. Потом, в войну, было у него еще восемьсот дней жизни в блокадном Ленинграде. А я-то всегда думал о своем старшем товарище: «Какой благополучный человек! Ничто его не волнует, кроме науки».

XXXI

В то лето я чудом окончил десятилетку. Опять же помогла плановая политика во всех областях жизнедеятельности страны, в том числе и в обязательном среднем образовании всех граждан.

Последний раз меня и Костю-маленького исключили из школы в десятом классе. Можно сказать, исключили почти случайно, почти без вины виноватых. В конце апреля в нашем городе было очень тепло. Я стоял на втором этаже школы у открытого окна в коридоре, а внизу, на глинистой спортивной площадке, какой-то из девятых классов играл в баскетбол настоящим, новым, тяжелым баскетбольным мячом. Почему-то мой одноклассник и приятель Костя-маленький тоже не был на уроке, а крутился на баскетбольной площадке.

Мяч отскочил в аут, и в ту же секунду Костя схватил его и кинул мне на второй этаж. Не глядя, что называется, в одно касание, я с силою бросил мяч вниз… Руководящий занятиями по баскетболу физрук стоял спиной ко мне и даже не видел, куда делся мяч, пока не получил им точь-в-точь по лысине. Мало того, что от сильного и неожиданного удара физрук упал, так у него с носа еще слетели очки, и, поднимаясь, он сам раздавил их вдребезги каблуками своих туфель.

4 мая меня и Костю-маленького исключили из школы. Но Гороно исключение не утвердило. Там сказали: «Май на дворе, доучивайте болванов, не портите процентовку по успеваемости ни себе, ни нам».

Мы с Костей сложились и дали физруку деньги на хорошие очки. Он почти простил нам случившееся. А деньжата водились у нас с Костей потому, что мы торговали на толкучке женскими чувяками, которые шил папа Кости – знаменитый сапожник Арам Гамлетович.

Когда мы торговали на толкучке среди гвалта и толкотни, обменивались репликами о своем будущем, не имевшем никакого отношения ни к десятому «Б», в котором мы как бы учились, ни к толкучке, где мы торговали вкусно пахнущими тонкой кожей чувяками, расшитыми розочками. Я вскользь рассказывал Косте, что стану археологом и обязательно найду двурогий золотой шлем Александра Македонского, который лежит где-то здесь, в предгорьях Северного Кавказа, тут наши местные отбили шлем у отряда Александра, который специально посылал за шлемом людей из Индии в Македонию; царь надеялся, что если привезут к нему оставленный в Македонии двурогий шлем из чистого золота, то его дела снова наладятся самым чудесным образом. В свою очередь Костя говорил мне, как о деле вполне решенном, о том, что он будет заниматься космосом и полетит на Луну и откроет там кратер, который назовут его именем. Кстати сказать, в то время редко кто говорил о космосе, и даже наш первый Спутник еще не подавал радиосигналы, облетая Землю.

На толкучке я, как сказали бы сейчас, занимался рекламой товара, громко выкрикивая:

– Чувяки с розочками! Чувяки с розочками! Сегодня дешевле, чем вчера! Завтра вообще не будет!

Я рекламировал, а Костя вел финансы. Ни до, ни после я не встречал человека, который бы с такой скоростью умел считать деньги, бумажки мелькали между его большим и указательным пальцем так быстро, что это завораживало и меня, и покупателей. К чести Кости будь сказано, он никогда не ошибался, и никто не предъявлял нам ни рекламаций по изделиям, ни претензий по расчетам.