Том 10: Атлас Гурагона; Бронзовая улыбка; Корона Гималаев

— Молчать бессмысленно, дражайший. Вас взяли рядом с условленным местом. Вы шли на тайное свидание, это установлено. С кем?

А он подумал, что молчание тоже выдает его. Бурятский лама должен хоть что-то знать по-русски. И раз его принимают за Цыбикова…

— Я плохо говорю на этом языке, — по-монгольски ответил Цэрен.

— Да ну? — казалось, искренне удивился черный лама. — С каких это пор? — и, переходя на монгольский, со вздохом сказал: — Подчиняюсь вашей причуде. Но должен вам заметить, вы сами вскоре откажетесь от нее.

«Почему делами лхасской полиции ведают черношапочные ламы? Или это не полиция? А может, он вовсе не черношапочный лама?»

Пленник чувствовал, что очень многое зависит от правильного ответа на эти вопросы. Отчаянно необходимо было знать, где он и кто этот человек в черном, который так легко и свободно говорит по-русски и по-монгольски.

— Кто вы? — спросил он. — Зачем меня похитили? Где я?

Черный лама тихо рассмеялся.

— Прошу понять одно, — сказал он. — Вас арестовали, когда вы шли на тайную встречу. Этого вполне достаточно, чтобы… Но неужели вы сами не понимаете? Право, ваше запирательство похвально, но не надо впадать в излишнюю наивность. Какие дела могут быть у монгольского монаха с индийским пандитом?

«Да, шел на встречу с пандитом! Это так. Отрицать не приходится… Но какая в том крамола? Сам факт не может еще служить обвинением. Но, с другой стороны, он вызывает ряд весьма серьезных вопросов. Все дело в том, как лучше ответить на них. Ответ должен снять все подозрения. Нужно придумать безупречное объяснение!.. Правда, остается еще сам пандит. Но что он может добавить к тому, что было? Нет, нет! Ответ должен вмещать в себя все: и сговор о тайной встрече, и мотивы, по которым бурятский паломник мог на такую встречу пойти».

— Мне жаль напрасно расходуемой вами мыслительной энергии, — тихо сказал черный лама, вновь переходя на русский. — Все это впустую. Допустим, вы найдете сейчас более или менее удовлетворительное объяснение вашей ночной прогулки к дворцу Шадда. Что с того? Или вы полагаете, что здешнее правосудие руководствуется римским правом? Никакие слова не могут снять подозрений. А что, кроме слов, сможете вы положить на алтарь истины? Итак, о чем собирались вы говорить с пандитом?

О чем собирались с ним говорить? — по-монгольски повторил черный лама.

— Весь долгий и тяжелый путь сюда, — сказал Цэрен, садясь на циновку, — я страдаю от того, что получил некоторое образование в светской школе. Да, меня интересуют святыни Лхасы. Что в том плохого? Почему я не могу встретиться с образованным человеком из далекой страны? Почему мне нельзя побеседовать с ним?

— Ночью? В темных арках заброшенного дворца?

— Да, ночью, в уединенном месте. Всех здесь в чем-то подозревают! Так неужели понятное желание избежать лишних подозрений тоже может быть поставлено в вину?

— В вину можно поставить все, что угодно. Вы это прекрасно знаете. Даже отсутствие всякой вины может быть расценено как изощренная ловкость преступника. Не в вине суть. Кто следил за вами?

— Да хотя бы тот же пандит! Я видел в нем назойливого шпиона. Когда же он подошел ко мне, я даже обрадовался возможности поговорить с ним и уладить возникшее недоразумение.

— Чего же хотели вы достичь нынешней ночью: усыпить подозрения шпиона или найти ответы на вечные вопросы в беседе с ученым пандитом?

— И того, и другого. В зависимости от обстоятельств.

— Прошу пояснить.

— Я и до сих пор не знаю, кто этот индиец. Может быть, он такая же жертва всеобщей подозрительности, как и я. Не исключено также, что это именно он заманил меня в ловушку.

— Прямота и отлично разыгранная наивность ваших ответов может, согласен, растрогать такого человека, как я, всегда готового отдать должное партнеру, — черный лама вновь заговорил по-русски. — Лхасская полиция же этого просто не оценит. Вы взяли неверный тон. Или с полицией вы предполагаете говорить иначе? Я не хочу изнурять вас дальнейшим допросом, так сказать, втемную. Почему вы взяли на себя роль Цыбикова? Давайте говорить откровенно, где Гонбочжаб Цэбекович? Зачем вы пришли вместо него?

«Все кончено. Разоблачены. Теперь действительно все кончено. Но как они могли узнать? Непостижимо… Может быть, кто-то из знакомых бурят увидел его здесь?»

— Не ломайте понапрасну голову. Все в мире имеет естественное объяснение. И даже здесь, среди молитвенных колес Тибета, самое простое объяснение будет и самым разумным. Я узнал вашего друга. Это Гонбочжаб Цыбиков.

— Узнали?!

— Вот вы и заговорили по-русски! Я же предупреждал, что вы сами прекратите бессмысленную игру. Похвально-с!

— Разве я сказал это по-русски? Впрочем, теперь это не имеет значения. Теперь…

— Вы правы, это не имеет теперь значения. А я действительно узнал его. И вас тоже.

Черный лама снял шапочку и, взяв лампадку, приблизил ее к своему лицу.

Цэрен наклонился, напряженно вглядываясь в резкие черты совершенно незнакомого лица. «Нет, я никогда не встречал его. Никогда. Он не тибетец, не бурят, не монгол. Похож на корейца или на японца».