Том 10. Мертвое озеро

— Я не буду, сударыня, вас беспокоить. Эй, вина! да смотри, хорошего! — крикнул усач, усаживаясь на диван и набивая себе трубку из кисета, висевшего на пуговице его шинели.

Путешественница пошла к двери.

— Куда-с? Я, кажется, вас не обидел и не мешаю вам? — вскочив с дивана, сказал усач.

— Напротив, очень. Я первая заняла эту комнату; но если… Я уступаю ее вам.

— Помилуйте, сударыня! да я за честь почту услужить такой прелестной… Вы изволите ожидать лошадей?

— Я устала и прошу вас оставить мою комнату! — нетерпеливо и повелительно сказала путешественница.

Но усач расставил широко ноги; крутя усы и лукаво поглядывая на путешественницу, он продолжал:

— Вы откуда-с?

— Вы слышали мою просьбу — оставить меня в покое! — выходя из себя, сказала путешественница.

— Извините, извините, сударыня! — шаркая, говорил усач, но не двигался с места.

Не спуская глаз с нее, он спросил:

— Вы одни-с изволите путешествовать?

— Оставьте мою комнату! — крикнула путешественница.

— Экскюзе, мадам! Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен?

— Очень, если вы оставите мою комнату!

— Вы здесь изволите ночевать?

— Да!

Усач закрутил усы, зашаркал, бормоча: «Экскюзе», и важно вышел вон.

Путешественница радостно кинулась запирать дверь — и с ужасом вскрикнула: замок был испорчен, ни крючка, ни задвижки не было. Бледность разлилась по ее лицу, когда она услышала голос усача:

— Вели отложить! я здесь останусь ночевать.

Путешественница открыла дверь и сказала слуге:

— Вели мне их заложить!

— Экскюзе, мадам! — радостно подскочив к ней, сказал усач.

Путешественница захлопнула дверь. Сердце у ней сильно билось, руки дрожали, и она в отчаянии искала убежища в своей комнате, пока усач бранился с парнем, осмелившимся ему заметить, что в комнату нельзя входить, потому что она занята. От страха у путешественницы как бы явилась сверхъестественная сила: она притащила диван к двери, поставила на него стол, стулья, даже бросила свой платок и салоп, воображая этим увеличить тяжесть. Потом она раскрыла окно и крикнула Мирона, которому велела принести гвоздей и молоток. Пока она связывала полотенцы и спускала за окно, чтоб Мирон навязал ей гвоздей, усач стучался в дверь, говоря:

— Сударыня, отворите! отворите!

Мирон так был догадлив, что даже навязал доску. И не успела она втащить всё это, как усач, высунувшись из окна своей комнаты, закричал:

— А-а-а! здравствуйте, здравствуйте! зачем вы прячетесь от меня? а?

Путешественница скрылась от окна, затворив его, и принялась заколачивать дверь.

Усач продолжал кричать, стуча чубуком в стекло:

— Не прячьтесь! выгляньте-ка! мне очень нравятся ваши глазки: держу пари целую дюжину, что лучше их не найдется во всем свете. Эй, вина! — заключил он, как будто уже выиграл свое пари.

Слезы ручьями текли по щекам бедной путешественницы, вколачивавшей бесчисленное количество гвоздей в доску, из которой она сделала нечто вроде запора.

— Что вы там стучите, а? да взгляните! — продолжал кричать усач, ударив с силою чубуком в стекло так, что оно треснуло.

Путешественница открыла окно, вырвала чубук из рук усача, который никак не ожидал этого, и бросила его на улицу, в грязь.

— Браво, браво! вот молодец! браво! — аплодируя, кричал усач и, высунувшись до половины из окна, сказал: — Слышите, я теперь должен получить награждение!

И усач стал стучать в дверь и грозился выломать ее, догадавшись, что дверь заколочена. Он стал бить посуду, выбрасывая стулья за окна и страшно бранился.

Ночь провела путешественница в страшной тревоге, не смыкая глаз. Усач неутомимо бушевал.

Лишь только стало рассветать, к станционному дому подъехала отличная дорожная коляска; на козлах и назади сидело по лакею, которые стали, горячась, спорить с Флегонтом Саввичем о лошадях, потому что он более четверки не давал, а они требовали шесть. Однако наконец стали запрягать шесть; тогда путешественница раскрыла окно и сказала Флегонту Саввичу:

— Помилуйте! как вам не стыдно держать меня целые сутки здесь, когда есть же у вас лошади?

— Нельзя-с! — грубо отвечал Флегонт Саввич.

Из коляски высунулось мужское лицо и поглядело на путешественницу, которая в ту минуту вскрикнула, потому что усач, высунувшись из соседнего окна, хотел схватить ее за плечо.

Путешественница ловко уклонилась и в отчаянии произнесла, обращаясь к новому приезжему:

— Это ужасно, что они со мной делают!

И она заплакала.

Приезжий поспешно вышел из коляски. Он был мужчина средних лет, высок, довольно полон. Лицо его было рябо, черты правильны и не лишены ума и приятности. Поговорив с Флегонтом Саввичем, он обратился к усачу и сказал:

— Милостивый государь, извольте-ка выйти вон из трактира и оставьте в покое даму!

— Спасите меня! я сойду с ума! — умоляющим голосом сказала путешественница.

Усач залился смехом.

— Успокойтесь: вы сейчас будете освобождены от невежливого вашего соседа, — отвечал приезжий и пошел в трактир.

Путешественница дрожала, прислушиваясь к разговору, происходившему между усачом и ее защитником. Сначала усач кричал, горячился, потом стал тише, наконец кто-то слегка постучался в дверь к путешественнице и сказал: