Том 10. Письма, Мой дневник

Милый и дорогой Михаил Афанасьевич! Имею к Вам просьбу. Исполните ее только в том случае, если для Вас тут нет каких-либо неудобств. Дело в том, что я не знаю адреса Файера [835] и не знаю, выехал ли он за границу или он в Москве. Я думаю, Вы могли об этом узнать от Леонтьева. Меня очень беспокоит судьба взятого у меня весной Файером и Мессерером [836] редчайшего клавира первого издания «Лебединого озера», к[отор]ый мне нужен и о к[отор]ом я навожу справки, но не могу напасть на след. Если неведомо, где Файер, то, быть может, ведомо, где Мессерер? Простите меня за беспокойство по такому пустяку, но мне сия пропажа огорчительна, и я хочу продолжить свои поиски. Здесь носятся упорные слухи, что в Б[ольшом] театре пойдет «Пленник». Но так как от дирекции мне не было и нет никаких сообщений ни о чем подобном, то пребываю в сильном сомнении и полагаю, что лучше после поправки (пока еще лежу) сесть сочинять что-л[ибо], чем зря инструментировать «Пленника». Пишу Вам об этом на тот случай, чтобы Вы знали, что время на сочинение «Петра» есть, даже ценой здоровья. Правда ли, что в Москве кто-то где-то осмелился напечатать несколько строк о «Минине» порядка сообщения о том, что вот-де есть такая вещь?! [837] Кто этот храбрец?

Конечно, «Минин» похоронен волей Самосуда и Комитета, но я бы не хотел его хоронить. Что вы думаете, если бы попытаться подставить под него русский же исторический сюжет с сохранением тех же характеров и типов, тоже с темой защиты родины, ибо ведь вся русская история, в сущности, всегда была и есть история обороны с вытекающими отсюда повинностями для людишек. Труднее всего тут с казаками. Они поворачивают дело на Польшу. Если бы не они, то Псков или Новгород против Ливонии (!?) — вот уже и тема. Стиль музыки позволяет ее вести вглубь сколько угодно: ставшие для меня только что доступными совершенно исключительные фрагменты старинной песенной культуры, по-видимому, новгородской, не уступающие по ценности новгородской иконописи (ритм, линия-мелодия), делают возможным кое-какие любопытные углубления в музыке бывшего «Минина». Эти песни начнут продавать не раньше октября—ноября, потом пройдет время, пока композиторы их раскусят. Я не собираюсь брать темы, но изучу стиль, язык, ритм до полного своеобразного освоения. Что Вы обо всем этом думаете? Впрочем, эти песни помогут и стилю «Петра», помогут в смысле возможности уйти от надоевшего квасного кучкизма. Но возможно, конечно, усилить личную драму, перевести «Минина» на какой-л[ибо] из пограничных с поляками и крымцами эпизод борьбы казаков, как-то избежав модного «Т[араса] Бульбы» и щекотливого Хмельницкого. Вы как хозяин «Минина» не сердитесь на меня за все эти прожекты, весьма досужие! Но ведь жалко же сдаваться?! Где Мелик?! Приветы В[ашей] супруге. Жму руку и обнимаю.

Б. Асафьев

Не забывайте. Как «Петр»? [838] Право, я в состоянии обогнать всех. Техника у меня теперь после адовой борьбы за «Парт[изанские] дни» стала еще надежнее, ну, а силы как-ниб[удь] найду.

22. Б.В. Асафьев - М.А. Булгакову

10.VIII.1937

Дорогой Михаил Афанасьевич!

Сейчас получил В[аше] письмо. Рад, что работа на полном ходу. Жду с нетерпением. Я все время в Ленинграде, только-только начал ходить после почти трехмесячного лежанья. Лета так и не почувствовал, поэтому состояние неважное. Сердечно приветствую Вас, буду ожидать дальнейших сообщений. Вести от Вас мне всегда дороги. Желаю всего доброго. Поклон В[ашей] супруге.

Ваш Б. Асафьев

23. М.А. Булгаков - Б.В. Асафьеву

2 октября 1937 года

Дорогой Борис Владимирович, извините, что на машинке. Простудился, валяюсь, диктую.

Не писал Вам до сих пор по той причине, что до самого последнего времени не знал, что, собственно, будет с моим «Петром». А тут еще внезапно навалилась проходная срочная работа, которая съела у меня последние дни.

Начну с конца: «Петра» моего уже нету, то есть либретто-то лежит передо мною переписанное, но толку от этого, как говорится, чуть.

А теперь по порядку: закончив работу, я один экземпляр сдал в Большой, а другой послал Керженцеву для ускорения дела. Керженцев прислал мне критический разбор работы в десяти пунктах. О них можно сказать, главным образом, что они чрезвычайно трудны для выполнения и, во всяком случае, означают, что всю работу надо делать с самого начала заново, вновь с головою погружаясь в исторический материал.

Керженцев прямо пишет, что нужна еще очень большая работа и что сделанное мною, это только «самое первое приближение к теме».

Теперь нахожусь на распутье. Переделывать ли, не переделывать ли, браться ли за что-нибудь другое или бросить все? Вероятно, необходимость заставит переделывать, но добьюсь ли я удачи, никак не ручаюсь.

Со многим, что говорил Пашаев, прочитавший либретто, я согласен. Есть недостатки чисто оперного порядка. Но, полагаю, выправимые. А вот все дело в керженцевских пунктах.