Этого свежего батальона для продолжения атаки Ковалевский прождал напрасно еще около двух часов и, наконец, приказал санитарам убирать раненых и собирать винтовки.
Австрийцы выпускали иногда ракеты и при их свете продолжали стрельбу, но уже лениво, и около полночи все на высоте 370 умолкло: на нее спускался торжественно новый, 1916 год.
Но на север от нее и на юг все еще продолжало греметь, и тревожаще вспыхивали вверху и расцвечивали темноту то тут, то там очень яркие красноватые ракеты.
Ковалевский справился, наконец, по телефону, не заблудился ли тот батальон из резерва, который должен был прийти к нему продолжать атаку, и узнал, что этот батальон Баснин распорядился послать на помощь не ему, а полковнику Дудникову, атакующему совершенно не обстрелянные еще артиллерией позиции на высоте 367, - несколько южнее 370. И еще раз, но уж не в телефонограмме на имя командира корпуса, а прапорщику Ливенцеву с чувством сказал Ковалевский:
— Баснин сошел с ума! Это совершенно ясно. Пусть назначат медицинское обследование его умственных способностей.
После этого, сделав кучу распоряжений Струкову, он отправился в штаб полка: он решил, что больше тут ему уже нечего делать.
Глава шестнадцатая
В «господском доме», самом большом доме в деревне, шла спешная работа полковых врачей и фельдшеров, так как он был отдан под перевязочный пункт и весь уже переполнен ранеными, когда добрался до него Ковалевский.
Ваня Сыромолотов перенес канцелярию полка в маленькую переднюю, а комнату, в которой была канцелярия, тоже небольшую, заняли девять раненых прапорщиков.
При свете стеариновой свечки, втиснутой в зеленую бутылку, Ваня начерно составлял список раненых нижних чинов. Ночь была все-таки холодная, двери передней то и дело отворялись. Ваня сидел в шинели и шапке. Из бывшей канцелярии доносились возбужденные, громкие голоса прапорщиков, уже перевязанных и наслаждавшихся горячим чаем, а дальше, в соседних с нею комнатах, стоял сплошной гул, иногда вскрикивания и затяжные стоны при перевязках.
— Сколько? — коротко и понятно спросил Ковалевский, едва вошел.
— Пока принято свыше двухсот… кажется, двести двенадцать всего… Но все время приносят… а есть и такие, что сами приходят, — поднялся и пробасил Ваня.
— Рота раненых… Да рота будет убитых! Вот что сделали с нами эти Герасимовы, и Гриневичи, и Баснины!.. Откуда старый идиот этот взял, что высота была будто бы нами занята, — вы не знаете?
— А она разве не была занята? — в недоумении спросил Ваня.
Ковалевский поглядел на него так, что он тут же начал усиленно рыться на столе в куче телефонограмм, пока не услышал окрика:
— Какого же именно черта вы ищете, не понимаю! Донесение, что ли, такое было? Откуда?
— От командира седьмой роты, господин полковник.
— Седьмой? От Хрящева? Каким образом? Что он такое мог донести?
— Вот, — нашел, наконец, Ваня. — Вот тут… «Окоп передовой заставы занят нашими. Сейчас последует атака на передовую заставу. Хрящев».
— И только всего? Окоп передовой заставы, — вы понимаете, что это такое и где именно? Разве взять окоп заставы значит взять высоту?
— Я не представляю ясно, но когда запросили из второй батареи, как движется атака, я передал это дословно, — и оттуда ответили…
Тут Ваня запнулся, потому что лицо Ковалевского показалось ему страшным. Но Ковалевский спросил придушенно:
— Ответили, что прекращают обстрел, так? Чтобы не перебить своих?
— Мотивировка была именно такая, господин полковник, — окончательно смешался Ваня.
— Если вы, шляпа, не знаете, что такое окоп передовой заставы, — очень зло посмотрел на него Ковалевский, — то артиллеристы-кадровики должны были знать… А Баснин? Откуда взял Баснин свой сумасшедший приказ совсем прекратить обстрел, — всей высоты обстрел, прекратить совсем, — откуда, не знаете?
— Баснин? — Ваня медленно поднял крутые плечи. Но, видя, что он чувствует себя почему-то весьма неловко, поэтому обдумывает ответ, Ковалевский прикрикнул:
— Говорите же, когда вас спрашивают!
— Баснин запрашивал по телефону, кто взял высоту, вы или Дудников.
— Такая именно постановка вопроса была? Вы не сочиняете?
— Буквально такая. Он говорил: «Я отчетливо вижу наших солдат на высоте, но не знаю, какой именно полк взял высоту».
— Сошел с ума! Откуда он за четыре версты мог это видеть? Сошел с ума! А вы? Что вы ответить могли на такой вопрос?
— Я?.. Я сказал, конечно, что если высота взята, то… взял ее, разумеется… наш полк! — насилу договорил Ваня и опустил глаза.
— Ну-у, знаете ли, вы… черт знает что такое! Младенец вы, что ли, говорить такие вещи? Ка-кой патриот своего полка! Да вы знаете, что вы наделали таким ответом этому идиоту?
— Я ведь сказал только: «Если взята», — пробовал хотя бы несколько оправдаться Ваня, чувствуя, что вина его действительно велика.
— «Если»?.. Нет, вас надо отчислить в строй, чтобы вы знали, как берут высоты! И я вас отчислю! А Хрящеву… Хрящеву объявить строгий выговор в приказе, чтобы он не лез со своими донесениями в штаб полка в то время, когда командир полка на месте боя сам.
Ваня поглядел на него несколько непонимающе!