Том 10. Преображение России

Кое-как устроив больных рядом с канцелярией полка, Ковалевский донес в штаб дивизии, что его полк потерял уже почти половину своего состава, нуждается в пополнении и отдыхе, что в нем много больных и обмороженных и что он, командир его, ждет распоряжений начальника дивизии.

Генерал Котович вызвал его к себе в хату на Мазурах.

— Вот видите, как у нас делается, Иван Алексеич, — раздосадованный этим вызовом, говорил Ковалевский Ване. — Вместо того чтобы самому начальнику дивизии сюда приехать, посмотреть тут все на месте, — а мы бы ему показали товар лицом, — он предпочитает вызывать командиров полков, как будто у них только и дела, что шлепать по десять верст туда и обратно… А больше всего эти начальники дивизий любят получать бумажки за подписями… О-ох, эти бумажки за подписями!.. И с номером, непременно с номером… От бумажек все наши качества… Ну что он мне может сказать? Поговорит, повздыхает, посоветует потерпеть с недельку? Да через недельку у меня останется только штаб, а полка уже не будет!

Все-таки, взяв с собой Горюнова, одного из конных разведчиков, как ординарца, он выехал верхом на караковом немедля.

Подморозило за ночь. Шоссе было кочковатое и звонкое, но проселок, на который пришлось свернуть, все-таки таил под мерзлой коркой глубокую грязь, в которую иногда проваливались до колен лошадиные ноги.

Мост через Ольховец был уже теперь устроен понтонерами довольно сносно.

— Ну вот, это похоже на дело, — говорил разведчику Ковалевский, въезжая на этот мост. — А то мы тут бились с ним и мучились, как черти в аду!

— Так точно, вашскобродь, — отзывался бойкий разведчик. — Говорится пословица: без струменту и вошь не убьешь.

Одинокая халупа, когда подъезжал к ней Ковалевский, напомнила ему ночевку в ней офицеров, спавших в два слоя, — офицеров, из которых нескольких уж нет в живых, — и его собственные планы и расчеты на будущее, которые показались ему теперь ребяческой чепухой.

Входя в хату, он ожидал, что найдет Котовича удрученного неудачами, выпавшими на долю его дивизии, а чернобородого Палея — желчным и, может быть, даже ядовито-насмешливым, но оба они, пившие в это время чай с коньяком, встретили его непредумышленно-ясными улыбками. Котович даже налил ему сам коньяку в стакан чаю, говоря при этом весело и несколько даже кокетливо:

— А я за вас благодарность получил от командира корпуса, — да-а!

— Вот как? За что же именно? — удивился Ковалевский.

— Да вот за вашу последнюю атаку на эту подлую высоту триста семьдесят.

— Ага! Правда ведь, ничего получилось? И отделался я всего только семью ранеными пулеметчиками.

— А Дудников вздумал действительно наступать — и двести тридцать раненых и убитых! — подмигнул Палей. — Отчего вы ему не предложили свою выдумку?

— Признаться, я даже не знал, что он тоже призван сыграть атаку, — удивился Ковалевский.

— Мало связи у нас между частями, мало связи.

— Я уверен все-таки, что Дудников не погнал бы своих на штурм, если бы за его спиной не стоял генерал Баснин, — без стеснения сказал Ковалевский, но Котович после этих слов стал вдруг задумчив, и все улыбки слетели с его благорасположенного лица.

— Разве можно было, Константин Петрович, посылать мне такую телефонограмму, какую вы послали на днях?.. Я и об этом хотел поговорить с вами, да. Что же это такое, скажите пожалуйста? «Генерал Баснин сошел с ума»… А тут как раз корпусный командир сам сюда приехал, и скрыть никак было нельзя… Ведь вам за это отвечать придется!

— Что ж, — пусть все-таки сначала разберут дело.

— Да как бы его там ни разобрали, нельзя же так: «Сошел с ума!» Мало ли какие бывают трения, да сору-то, сору-то из избы не выносят.

— Смотря какой сор! Благодаря тому, что по приказу Баснина обстрел высоты прекратился, мы… Я бы мог вам, конечно, сказать сейчас: «мы высоты тогда не взяли», — но я этого не скажу, конечно, потому что высоты мы все равно не могли бы тогда взять. Но мы бы потеряли вдвое меньше людей, — вот что важно. Почему двести человек погибли тогда совершенно зря? Об этом спросите у генерала Баснина.

Видя, что Ковалевский раздражается до того, что не пьет чаю, Котович сказал ему:

— Пейте все-таки чай, пейте, — в нем вещество это такое… Он полезен вообще, — особенно зимой.

И добавил ему еще коньяку.

Наконец, разговор перешел на полк Ковалевского, каким он был теперь, и Котович с большой готовностью соглашался, что людей надобно пожалеть, что люди за эту заботу о них потом отплатят своею службою, а если они станут калеками, инвалидами от болезней, а не от неприятельских пуль и снарядов, то, разумеется, кого же за это будут винить? Ближайшее начальство будут винить.

— Я сегодня доложу об этом командиру корпуса. Сейчас только десять часов, в такое время он не встает, о-он встает несколько позднее. Я ему доложу. И думаю я, что он согласится, что вашему полку надо дать отдых. Да-да, я думаю, что я его уломаю. Вы знаете, уже подвозят к нам на фронт проволоку, колья, — все вообще такое, чтобы укреплять наши позиции, да, да.