Том 10. Преображение России

Зато изобильно снабжен был повязками и головы и лица последний, за которым сомкнулась толпа, но этот последний был не моряк, а какой-то чиновник в фуражке с зелеными кантами и в черной шинели с зелеными петлицами.

Фуражку он придерживал рукою, так как она едва могла держаться на толстой повязке. Из-за этой руки и другой повязки — с правой стороны лица — трудно было разглядеть его лицо, но и Алексей Фомич и Надя не могли не заметить, что оно было безбородое, безусое и даже как будто безбровое… На шинели его не хватало двух пуговиц.

Он прошел мимо, глядя вниз на ступеньки. Видно было, что его никто не встречал, и непонятно было, прибыл ли он на катере с моряками или один из толпы, моряков встречавшей.

— Ну, вот видишь, Алексей Фомич, и нет нашего Михаила Петровича! — со слезами в голосе громко сказала Надя.

— Да… Нет… Значит… тяжело ранен, может быть… — забормотал Сыромолотов.

И вдруг этот последний, в повязках, в шинели и фуражке чиновника какого-то ведомства, остановился, обернулся к ним и крикнул:

— Алексей Фомич!

На него напирала толпа, пробиться сквозь которую было ему невозможно, так что Сыромолотов поднялся к нему сам вместе с Надей, желая догадаться, кто это его окликнул.

И вот они сблизились тут же на лестнице, где стоять им было нельзя, а можно было только двигаться вместе со всей толпой.

— Не узнали? — говорил на ходу чиновник. — Мудрено и узнать… Я бы и сам себя не узнал… А шинель и фуражка это мои, помощника лесничего… Из квартиры привезли на «Екатерину»… Ведь у меня все погибло вместе с «Марией»… а запасного не было.

И только выслушав все это, Алексей Фомич понял, что перед ним не кто другой, как его свояк, прапорщик флота Калугин, и совершенно неожиданно для себя чуть не всхлипнул:

— Миша!.. Голубчик ты мой!.. Жив, а!.. Надя, смотри, жив!..

— Вот Нюра обрадуется!.. Вот обрадуется!.. — воскликнула Надя, пытаясь найти на лице Калугина место, в которое можно было бы его поцеловать.

— А Нюра? Что Нюра?.. Как? — спросил Калугин, которого в это время обнял левой рукой и нес над ступеньками Сыромолотов.

— Операция была сегодня… мальчик!

— Ну, слава богу!.. Вот радость!.. Ну, слава богу!.. Вот спасибо вам!.. Без вас бы как?.. Никак! Гибель!.. Вот спасибо!

И дальше, до того места, где им попался извозчик, шли они трое, не говоря о том, что произошло на «Марии», а только ощущая именно это — радость, радость от того, что жизнь не прекратилась, что она продолжается, что он выправится, что заживут ожоги, что отрастут волосы, что на земле теперь уже не один Калугин, лесничий, — временно, по необходимости, не им созданной, ставший моряком, — а уже двое их, Калугиных: большой и маленький.

Глава одиннадцатая

В свой Рыбный переулок помощник лесничего приехал снова моряком, так как Алексей Фомич на радостях заехал на Большую Морскую в магазин военного портного Лифшица и купил ему там готовую шинель с погонами прапорщика, а рядом, в магазине «головных уборов» — фуражку.

Зато в уютной большой комнате, сидя на мягком стуле, Алексей Фомич услышал подробный рассказ о том, что произошло рано утром на линейном корабле «Императрица Мария», как этот корабль погиб, перевернувшись кверху килем, и как его свояку посчастливилось спастись.

Вернувшись в гостиницу Киста уже часов в восемь вечера, Алексей Фомич и Надя не могли думать о том, чтобы перейти куда-то в другую гостиницу или хотя бы в другой номер здесь: они были слишком утомлены впечатлениями этого необычайного дня.

Надя только справилась по телефону в больнице о здоровье Нюры и ее «Цезаря», как окрестил младенца Сыромолотов, и просила передать Нюре, что завтра сможет ее навестить Михаил Петрович.

Разумеется, и утром, едва одевшись, она уже пошла к телефону и, когда вернулась, радостно передала мужу, что у Нюры все благополучно.

Коридорный, который с виду не перестал еще относиться к ним подозрительно, внеся самовар, сказал как будто в сторону:

— Вчерашний день офицеров с «Марии» доставили…

— Видели!.. Видели, братец ты мой, мы их всех, — перебил его Сыромолотов, — и своего встретили!

— Жив оказался?

Тут коридорный поклонился низко Алексею Фомичу и добавил весьма торжественно:

— С чем вас имею честь поздравить!

Алексей Фомич суетливо потянулся за своим кошельком и дал ему, что подвернулось под руку, объяснив потом Наде:

— Очень проникновенно это у него вышло, — нельзя было не дать!

А придя убирать самовар, коридорный, сияя, осведомил их:

— Вчерась офицеров, а нынче, как мне слышать довелось, матросов с «Марии» доставят.

— Матросов? Вот надобно пойти посмотреть на них, Алексей Фомич! — схватилась за это Надя. — Пойдем, а?

— Непременно! Непременно пойдем! — очень воодушевился художник.

— А куда же именно доставят? — спросила Надя. — На Графскую тоже?

— На Граф-ску-ю? — протянул коридорный. — Как же это может быть, чтобы матросов да на Граф-скую?.. У них своя пристань есть, — называется Экипажная.

— Хорошо, пусть Экипажная, а как туда идти или ехать?