Том 10. Преображение России

— Им козла отпущения надо, видите ли, найти во что бы то ни стало, а тут, по их мнению, все отлично сшивается одно с другим, а именно: готовился, дескать, новый поход «Марии» на Варну, где море прошпиговано минами, как колбаса салом; то тральщики взорвались, а то и «Мария» ау! — тем более, если на букет мин нарвется!.. Нарвался же наш «Петропавловск» на такой букет мин под Порт-Артуром, — и ни «Петропавловска», ни адмирала Макарова, ни художника Верещагина!

— Да, и Верещагин погиб! — прикачнул головой Сыромолотов.

— Но там хоть какого-то великого князя все-таки спасли, а кто будет спасать под Варной, за двести верст от своей базы? Неминуемо все погибнут!.. Отсюда берет начало ихняя логика — матросы будто бы рассуждали: «Если там взорвемся, то все погибнем, а если здесь, в родной бухте, сами попробуем взорваться — авось половина останется в живых!» Это что, — логика или идиотство?

— Пришлось и нам это слышать, — сказала Надя, вспомнив и офицеров в ресторане и других.

— Это логика? — повторил Калугин, обращаясь к ней. — Это дичь, а не логика! Кто автор нашей военной дисциплины? Не знаете, конечно… Фридрих Второй, король прусский. Это он внушал своим солдатам: «Бойся палки своего капрала больше, чем пули врага!» И внушил! И эту Фридрихову дисциплину усвоили во всех армиях, так как очень выгодна она для королей!.. Но раз матросы, — представим это, — решили самовзорваться вместе с кораблем, то о какой же военной дисциплине может идти речь?.. Только палкой капрала держалась дисциплина, и вот, значит, к черту палку капрала! Что же тогда должно все-таки остаться? Да вот именно одна только маленькая надеждишка, что кто-нибудь другой погибнет, только не я! Я-то уж во всяком случае спасусь! Меня-то уж непременно минует чаша сия… И вот раздается взрыв… за ним тут же второй!.. Что же делать надо матросам, чтобы спастись? Спасайся, кто может — без команды начальства? Сигай себе за борт и плыви?.. Куда плыть? К берегу, конечно, а до берега больше версты, а вода осенняя, холодная, а на воде волны, норд-вест дует!.. Учат плавать матросов, однако все ли они способны к этому? Далеко не каждому эта мудрость дается: большинству из них, значит, все равно каюк! Если не сгоришь, — потонешь!

— Успокойтесь, Михаил Петрович, вам вредно так волноваться! — сказала Надя, подошла к нему и взяла за руку, как бы щупая пульс.

— Да, в самом деле, вы что-то уж очень близко к сердцу все приняли, а к чему? — зарокотал Сыромолотов. — Ни к чему, поверьте! Зайдут в тупик и сами станут: не будут же стену прошибать лбом?.. А вот на жену и сынка вам надо бы поглядеть, а? Это рассеет ваши грустные мысли.

— А? Да… Я с удовольствием… Я и сам ведь хотел ехать, — забормотал Калугин и, слегка поморщившись, надвинул кое-как на голову фуражку.

— И букет цветов не забудьте роженице купить! — строгим тоном наставляла его Надя.

— Да, а как же… Я знаю… Я помню об этом: букет цветов… Это непременно: букет цветов, — повторял, как будто боясь забыть, Михаил Петрович, надевая свою новокупленную шинель.

Глава четырнадцатая

Букеты георгин осенних, особенно пышных, продавали женщины с Корабельной слободки на перекрестке улиц, и один из них, самый красивый, выбрал Алексей Фомич для Нюры. Тут были и лиловые, и оранжевые, и вишнево-красные, и даже пестрые, — красные с белым, какие-то совсем неожиданно веселые на вид.

Букет был не просто большой — огромный, и когда Сыромолотов передавал его своему свояку, то любовался им сам так долго, что Надя опасалась уж: пожалуй, не отдаст, а понесет его сам и этим станет привлекать к себе преувеличенное внимание прохожих.

А Калугин, взяв в обе руки букет и утопив в нем половину лица, заговорщицким полушепотом сказал, обращаясь к Наде:

— А что, если это сам Колчак приказал взорвать «Марию»?

— Ну что вы! — даже отшатнулась от него Надя.

— Некая доля вероятия мне представляется, — уже громче продолжал Калугин, чтобы слышать мог и Алексей Фомич. — Вспомните, как адмирал Чухнин расстреливал всем флотом мятежный крейсер «Очаков»… Там это вышло громко, наяву у всех, а здесь втихомолку, — только и разницы. А цель у обоих адмиралов была одна: искоренить так, чтобы мятежного духу не оставалось! Может быть, только один Кузнецов и был посвящен в этот замысел, почему он и заступается все-таки за матросов?

— Строите здание на песке! — отозвалась Надя, Алексей же Фомич только кашлянул громко, как бы предостерегающе.

— Не совсем на песке, — не замолкал Калугин. — Обратите внимание на то, что взрыв произошел вскоре после «побудки», когда все матросы должны были быть уже на ногах, однако еще не одеты, что и требовалось для того, чтобы удобнее плыть… Это, значит, было предусмотрено: чтобы не слишком много людей, — главным образом, конечно, офицеров, — погибло, а то все-таки, что ни говори в свое оправдание, там, наверху, не очень удобно. Не предусмотрено было только многое другое…

— На что воображения не хватило, — вставил от себя Алексей Фомич.