Том 10. Публицистика (86)

Творческая сила народов нашей родины долгие и долгие века была прикована, как Прометей к угрюмым скалам. Ее терзала национальная рознь, разжигаемая искусственно… Сегодня Прометей раскован, чтобы совершить то, что даже аттической поэзии уже казалось сказкой о невозвратно отошедшем золотом веке. Творческие силы народов нашей родины осуществляют золотой век на земле. Прометей несет жизни – идеи коммунизма.

Мы, русские писатели и поэты, и вместе с нами весь русский народ знаем, как велики духовные и материальные богатства, духовные и материальные возможности наших братских народов. И среди них мы особенно любим и ценим прекрасную Грузию и сокровища грузинской культуры. Они открылись перед нами как древние сказочные клады.

Как бы радовался дружбе наших народов Акакий Церетели! В годы, когда царские чиновники натравливали друг на друга народы Закавказья, Церетели чтил и переводил азербайджанского драматурга и писателя Мирза-Фатали Ахундова, дружил с Ованесом Туманяном и Ваганом Терьяном, а к лучшему своему другу, армянскому драматургу Габриэлю Сундукьяну обращался с такими словами:

Ты – армянин, а я – грузин,
И все же братья мы родные,
И край родной у нас один –
Кавказа выси ледяные.

А разве не замечательна встреча молодого Акакия с Тарасом Шевченко? Это было около 1860 года. Студент Петербургского университета Акакий Церетели встретился в квартире историка Н. И. Костомарова с только что возвратившимся из ссылки Тарасом Шевченко, которому понравился молодой, умный, пылкий грузин. Шевченко расспрашивал Акакия о прошлом Грузии, о положении грузинского крестьянства. «Разошлись мы друзьями, дав друг другу обещание встречаться почаще… Признаюсь, я в первый раз понял с его слов, как надо любить родину и свой народ», – писал впоследствии об этой встрече Акакий Церетели.

Живут, не умирают и не умрут его стихи, поэмы, драмы, полные горячей, трепетной любви к родине. Он был верным сыном прекрасной Грузии. Такими поэмами, как «Торнике Эристави», «Баграт Великий», «Натэла» и «Наставник», он питал, будил среди грузин любовь к отчизне. И вместе с тем мудрый Акакий чужд национальной ограниченности. Одно из стихотворений, обращенных к Сундукьяну, начинается так:

«Добра желаю всем, без различия национальности, кто является истинным человеком и чье сердце горит огнем правды. И нет для меня большей радости, чем общение и братская дружба с ним!..»

Эта широта и прекрасная любознательность, это уважение к культуре других народов открыли Акакию Церетели пути к лучшим источникам русской литературы. Он ценил и хорошо знал творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, Некрасова, Льва Толстого. И он много почерпнул из литературного наследия русских собратьев. Свою поэтическую деятельность Акакий начал с переводов из Лермонтова, он посвятил стихи памяти Гоголя и писал глубоко содержательные статьи о Льве Толстом после его смерти.

Как общественник и политический деятель Акакий Церетели вырос и возмужал в 60-е годы XIX столетия. Ему были близки передовые идеи лучших людей его времени – Чернышевского, Добролюбова. Со вниманием он следил за развитием освободительного движения на Западе и в России. Вместе с Ильей Чавчавадзе он был просветителем молодой грузинской интеллигенции. О своем творчестве он высказывался сурово и скромно:

«Искусству я не уделял большого внимания и на литературу смотрел как на простое оружие в повседневной борьбе за хорошее и доброе дело; если что-либо художественное вышло из-под моего пера, то это произошло невольно и случайно».

Подобно Некрасову, он уделяет особое внимание идейной направленности своего творчества: политические мотивы, острая сатира занимают в его творчестве очень значительное место. Нужно упомянуть также участие Церетели в прогрессивном грузинском журнале «Цискари» («Рассвет»), значение которого для грузинской общественной мысли напоминает роль «Современника».

Наши молодые советские поэты и писатели могут многому научиться у талантливого и скромного, требовательного к себе, неутомимого труженика Акакия Церетели. Образованнейший человек своего времени, подобно Пушкину, он не был схоластом и книжником. Он много бродил по своей земле, он знал и любил жизнь, говор толпы, живую речь народа. Именно поэтому ему удалось слить в своем творчестве две струи, два языка: речь книжную, присущую до него грузинской поэзии, и живую, меткую народную речь грузинской деревни. И, подобно Пушкину, он смог создать новый грузинский литературный язык, простой и богатый, доступный широким массам, и вместе с этим новую эпоху в истории грузинской литературы, эпоху реализма.