Том 10. Следопыт. Перст Божий

В Сан-Диего-дель-Рио был отправлен нарочный, чтобы узнать, стоят ли там суда. Несколько дней спустя, посланный возвратился и объявил, что Сан-Диего-дель-Рио — незначительное местечко, в которое заходят исключительно контрабандисты, и что там сесть на судно нет никакой возможности. Известие это, по-видимому, очень опечалило дона Мануэля. Положение становилось затруднительным, не мог же он, в самом деле, засесть безвыходно на столь продолжительное время в этой глухой деревушке?!

Дон Торрибио посоветовал ему отправиться сухим путем в Сонору и сесть на корабль в Гуаймасе; это значило сделать сто с небольшим миль; не спеша, это путешествие можно было совершить без особых затруднений и при сравнительно благоприятных условиях. После кое-каких возражений, сделанных просто для формы, дон Мануэль решил последовать совету молодого человека и, не теряя времени, отдал приказание купить мулов, нагонять arrieros (погонщиков для мулов) и разыскивать надежного проводника.

Однажды утром, придя в церковный дом, дон Торрибио заметил необычайный беспорядок, а дон Мануэль объявил ему, что на следующий день он уезжает.

Это известие, сообщенное ему так просто и естественно, как нечто такое, что для него должно было быть совершенно безразлично, так поразило молодого человека, что он насилу удержался на ногах, прислонившись к стене, бледный, как полотно. Боль, причиненная ему этим известием, была так нестерпима, что одно мгновение он думал, что должен умереть.

Несчастный молодой человек, как безумный, выбежал в сад. В маленькой рощице зонтичных пальм он опустился на скамью, закрыл лицо руками и дал волю слезам. Сколько времени он так плакал — никто не мог сказать. Быть может, несколько минут, а может, несколько часов; время идет так медленно, когда на душе тяжело, а у дона Торрибио было очень тяжело на душе. Вдруг он почувствовал, что чья-то нежная рука тихо и осторожно опустилась на его плечо; он вздрогнул и поднял голову.

Перед ним стояла донья Санта, прекрасная как всегда, но бледная, взволнованная, с полными слез глазами.

Вероятно, лицо молодого человека в эту минуту выражало страшную муку, потому что при взгляде на него она даже отступила назад, и горестное удивление отразилось в ее чертах.

— Бедный, бедный дон Торрибио! — прошептала она голосом жалостным и нежным, как пение.

— Как! Вам известно мое имя?! — воскликнул он.

— Я знаю все, — сказала она тихо, — и, быть может, знаю это не одна, — прибавила она со вздохом. — Я угадала вас прежде даже, чем я узнала, кто вы. Я расспросила о вас Педро Гутьерреса, а он, не имея причины скрывать, сказал мне все.

— Можете вы простить меня? — грустно спросил молодой человек.

— Простить что? — сказала она с очаровательной улыбкой, несмотря на то, что слезы все еще стояли у нее в глазах. — Простить за то, что вы спасли нам жизнь, и жизнь всех дорогих и близких мне людей, рискуя вашей собственной жизнью?! Мало того, я от всей души простила вам это ваше инкогнито, причины которого для меня понятны, но, кроме того, я еще благодарна вам… быть может, даже больше, чем бы мне следовало! — добавила она чуть слышно.

— О! — воскликнул он с неизъяснимым волнением. — За это слово…

— Ш-ш! — поспешно сказала она. — Я могу пробыть здесь с вами всего одну минуту: за мной следят, подсматривают. Может быть, меня и теперь уже разыскивают. Но когда я увидала ваше отчаяние, мне сделалось так больно, так тяжело, что я решилась повидать вас в последний раз и сказать вам: не унывайте, надейтесь, дон Торрибио! Тех, кого люди разлучают, Бог может соединить; верьте, надейтесь, будущее наше… Ваше, хотела ясказать, — поправилась она, вся покраснев. Чтобы скрыть свое замешательство, она поспешно стала снимать с шеи золотую цепочку с привешенной к ней голубой бархатной, шитой золотом ладанкой и, вложив ее в руку молодого человека, прошептала:

— Это последний подарок моей покойной матери; я дала клятву никогда не расставаться с этой ладанкой; но возьмите ее и храните в память обо мне; может быть, вы когда-нибудь вернете мне ее. Прощайте, дон Торрибио!

— Нет, нет! — воскликнул молодой человек, покрывая ее руки поцелуями. — Не говорите мне «прощайте», а — «до свидания»!

— Ну, до свидания! — и она упорхнула, как птичка.

На следующее утро дон Мануэль с семейством пустился в путь к Гуаймасу.

Дон Торрибио предложил дону Мануэлю сопровождать его день или два и, получив согласие, вновь почувствовал себя вполне счастливым, ибо мог еще некоторое время не расставаться с любимой; молча, степенно он ехал подле ее отца.

Кроме управляющихся с мулами arrieros, дона Мануэля сопровождал проводник, хорошо знающий местность, и двадцать специально нанятых для охраны дюжих парней. Таким образом, путникам нечего было опасаться нападения пограничных бродяг и бандитов, какими кишат все саванны Соноры.