Том 10. Воспоминания

(25) …высказаться в журнале о вышедшем трехтомнике советского рассказа. – Речь идет о сб.: «Рассказы советских писателей». В 3-х томах. М., Гослитиздат, 1952.

(26) …стали для редакции подпоручиками Киже… – Образ, почерпнутый из рассказа Ю. Тынянова «Подпоручик Киже» (1928): человек, числящийся в официальных списках, но не существующий в реальности.

(27) …мы стремились, исключить возможность возникновения таких ситуаций… – В письме от 1.9.1916 г. Г. Ф. Александрову, в то время начальнику Управления агитации и пропаганды ЦК ВКП(б), в связи с предложением возглавить редакционную коллегию «Нового мира» Симонов так высказался на этот счет: «Редколлегия должна быть работающей, иначе ее лучше вовсе не надо. Каждый член редколлегии должен руководить одним или двумя отделами журнала, и это должно быть предварительным условием при переговорах о включении его в редколлегию. Только в этом случае, при совмещении этих двух обязанностей, члена редколлегии и заведующего отдела, не произойдет той истории, которая постепенно и неотвратимо обычно происходит с журналами: на обложке одни начальники, а 13 редакции – другие» (АКС).

(28) …не был в восторге от романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым»… – Роман Дудинцева Владимира Дмитриевича (р. 1918) «Не хлебом единым» был опубликован в журн. «Новый мир» (1056, № 8-10).

(29) …мы решительно разошлись во взглядах с автором и на роль Октябрьской революции, в жизни нашего народа, и на роль той части русской интеллигенции, которая стала на сторону революции. – Редакционная коллегия «Нового мира» отказалась от публикации романа Б. Пастернака, изложив мотивы отказа в письме, подписанном Б. Агаповым, Б. Лавреневым, К. Фоминым, К. Симоновым, А. Кривицким. В письме, в частности, говорилось:

«Мы, пишущие сейчас Вам это письмо, прочли предложенную Вами «Новому миру» рукопись Вашего романа «Доктор Живаго» и хотим откровенно высказать Вам все те мысли, что возникли у нас после чтения. Мысли эти и тревожные и тяжелые.

Если бы речь шла просто о «понравилось – не поправилось», о вкусовых оценках или пусть резких, но чисто творческих разногласиях, то мы отдаем себе отчет, что Вас могут не интересовать эстетические препирательства. «Да-да!», «Нет-нет!» – могли бы сказать Вы. Журнал отвергает рукопись – тем хуже для журнала; а художник остается при своем мнении о ее эстетических достоинствах.

Однако в данном случае дело обстоит сложней. Нас взволновало в Вашем романе другое, то, что ни редакция, ни автор не в состоянии переменить при помощи частных изъятий или исправлений: речь идет о самом духе романа, о его пафосе, об авторском взгляде на жизнь, действительном или, во всяком случае, складывающемся в представлении читателя. Об этом мы и считаем своим прямым долгом поговорить с Вами как люди, с которыми Вы можете посчитаться и можете не посчитаться, но чье коллективное мнение Вы не имеете оснований считать предубежденным, и, значит, есть смысл по крайней мере выслушать его.

Дух Вашего романа – дух неприятия социалистической революции. Пафос Вашего романа – пафос утверждения, что Октябрьская революция, гражданская война и связанные с ними последующие социальные перемены не принесли народу ничего, кроме страданий, а русскую интеллигенцию уничтожили или физически, или морально. Встающая со страниц романа система взглядов автора на прошлое нашей страны и прежде всего на ее первое десятилетие после Октябрьской революции (ибо, если не считать эпилога, именно концом этого десятилетия завершается роман) сводится к тому, что Октябрьская революция была ошибкой, участие в ней для той части интеллигенции; которая ее поддерживала, было непоправимой бедой, а все происходящее после нее – злом.

Для людей, читавших в былые времена Ваш «Девятьсот пятый год», «Лейтенанта Шмидта», «Второе рождение», «Волны», «На ранних поездах» – стихи, в которых, как нам, по крайней мере, казалось, был иной дух и иной пафос, чем у Вашего романа, прочесть его было тяжкой неожиданностью.

Думается, что мы не ошибемся, сказан, что повесть о жизни и смерти Живаго в Вашем представлении одновременно повесть о жизни и смерти русской интеллигенции, о ее путях в революцию, через революцию и о ее гибели в результате революции…

Нам не хотелось бы отказать себе в праве определить и доктора Живаго, и других близких ему по духу героев романа как явление достаточно типическое в эпоху революции, гражданской войны, да и в последующее время. Мы меньше всего хотели бы утверждать, что таких людей не было или что судьба доктора Живаго далека от типической.