Том 10. Жерминаль

В доме Маэ накануне сожгли последнюю лопату угольной мелочи; в такую ужасную погоду нечего было и думать идти на террикон подбирать крохотные осколки угля, все засыпало снегом, — воробей и тот не найдет ни единой былинки. Альзира в поисках угля упрямо разгребала снег худенькими ручонками, простудилась, заболела и была теперь при смерти. Мать закутала ее в рваное одеяло, ждала доктора Вандергагена, к которому ходила два раза и все не заставала его; однако его горничная обещала, что передаст барину и он придет в поселок к вечеру; мать стерегла теперь у окна, а больная девочка, пожелавшая, чтоб ее снесли вниз, прикорнула на стуле около холодной печки бедняжке казалось, что тут лучше, теплее. Напротив нее, как будто в дремоте, сидел старик Бессмертный, у которого опять распухли ноги. Ленора и Анри еще не вернулись домой — они ходили по дорогам в сопровождении Жанлена, просили милостыню. В голой, пустой комнате никто не шевелился, только отец ходил тяжелым шагом из угла в угол, натыкаясь при каждом повороте на стену, — так ходит зверь, запертый в клетку и до того отупевший в плену, что он не замечает решеток. Керосин в доме тоже весь вышел, но в окно падали белые отблески снега, завалившего улицу, и чуть-чуть освещали комнату, хотя уже наступили сумерки.

Послышался стук деревянных башмаков, и в комнату как сумасшедшая ворвалась жена Левака, закричав еще с порога хозяйке дома:

— Так это ты сказала, будто я беру со своего жильца по двадцать су всякий раз, как он спит со мной?

Жена Маэ пожала плечами:

— Ты что, рехнулась? Ничего я не говорила! Кто тебе это сказал?

— Люди сказали, что ты про меня так говоришь, а кто сказал, тебе незачем знать… Ты даже еще говоришь, будто тебе все слышно через стенку, как мы с ним блудом занимаемся, и что у меня в доме грязь несусветная, потому что я все время в постели валяюсь… Ну-ка, посмей сказать, что ты этого не говорила, ну?

В поселке и раньше вспыхивали ссоры из-за постоянных сплетен, особенно в семьях, живших по соседству, в одном доме, — там ежедневно происходили стычки и примирения. Но еще никогда в этих схватках не проявлялось столько злобы. Со времени забастовки, когда в рабочих поселках начался голод, люди стали крайне раздражительны, злопамятны, веет да готовы были дать трепку за обиду; объяснения между повздорившими кумушками обычно кончались дракой между их мужьями. После вторжения жены явился и сам Левак; насильно притащив с собою Бутлу.

— Вот он, пожалуйста… Пусть сам скажет, давал ли он моей жене по двадцать су за то, чтоб она спала с ним.

Бородатый тихоня Бутлу, испуганно и кротко протестуя, бормотал:

— Ну уж это нет. Ни гроша! Никогда! Никогда?

И Левак тотчас с угрозой замахал кулаком перед носом Маэ.

— Так и знай, со мной шутки плохи! Если у тебя жена такая врунья, ты ей должен намять бока… А раз ты позволяешь ей врать, значит, веришь ее брехне. Так, что ли?

— Да убирайся ты к дьяволу! — воскликнул Маэ, рассердившись на то, что нарушили его угрюмое оцепенение. — Бросьте вы все эти сплетни. Оставь меня в покое. Левак, а то дам как следует. И кто вам сказал, что это моя жена говорила?

— Кто сказал?.. Жена Пьерона сказала, вот кто.

Жена Маэ засмеялась и повторила:

— Ах, вот что! Жена Пьерона сказала? Ну коли так, я могу тебе сказать, что она мне про тебя сказала. Да, да. Она мне говорила, будто ты спишь с двумя мужьями сразу: один у тебя снизу, другой — сверху!..

Примирение стало невозможным. Все рассвирепели. Леваки в отместку заявили супругам Маэ, что жена Пьерона говорит про них кое-что почище: они Катрин свою продали, и все семейство, даже малые дети, гниет теперь: заразились дурной болезнью, которую жилец Этьен подцепил в «Вулкане».

— Она так и сказала? Так и сказала? — рявкнул Маэ. — Ну ладно! Пойдем к ней. Если она так сказала, я ей морду набью.

И Маэ бросился из дому. Леваки последовали за ним в качестве свидетелей. А Бутлу, до смерти не любивший ссор, под шумок удрал домой. Разгорячившись при этом объяснении, жена Маэ хотела было идти вслед за мужем, но жалобный стон Альзиры остановил ее. Она укутала поплотнее одеялом дрожащую девочку и опять стала у окна, с тоской вглядываясь в темноту. Да что же это доктор не идет!