Том 10. Жерминаль

Воды тут было им по грудь, и они шли медленно. Пока у них еще был свет, они не поддавались отчаянию; вторую лампу загасили, чтобы сберечь масло и перелить его затем в первую. Они уже подходили к «печи», как вдруг услышали позади себя шум и обернулись. Кто там? Может быть, и товарищам тоже обвал преградил дорогу и они повернули сюда. Издали доносилось шумное дыхание, они не могли понять, что за буря надвигается на них, подымая целые столбы брызг. И оба вскрикнули, увидя, как из мрака вырвалось какое-то белое чудище и, борясь с наводнением, старается приблизиться к ним, с трудом продираясь между крепями слишком узкого для нее хода. То была Боевая. От рудничного двора она, обезумев от ужаса, понеслась по темным галереям. Казалось, она знает дорогу в этом подземном городе, где жила одиннадцать лет, что глаза ее хорошо видят в густом мраке, в котором проходила ее жизнь. Она скакала, изогнув шею, вскидывая ноги, и, пробегая по тесным штрекам, заполняла весь пролет своим большим телом. Улицы следовали одна за другой, пути раздваивались, — ни разу лошадь не останавливалась на перекрестках в нерешительности. Куда бежала она? Быть может, к видению молодых своих дней, к той мельнице, где она родилась, к берегу Скарпы, к смутному воспоминанию о солнце, сиявшем в воздухе, как большая лампа. Лошадь хотела жить, пробудилась ее память; жажда вдохнуть еще раз воздух равнины гнала ее все вперед, вперед — туда, где перед нею, наверное, откроется выход к теплому небу, к свету. Давнюю покорность сменило вспыхнувшее возмущение: ведь шахта не только ослепила ее, но еще и вздумала ее убить. Вода преследовала ее, стегала по ногам, хлестала по крупу. Но чем дальше углублялась бегущая, тем теснее становились выработки, тем ниже нависала кровля, тем бугристее были стенки. И все же лошадь скакала, обдирая себе бока, оставляя на сучках Креплений лоскутья своей шкуры. Шахта словно сжималась со всех сторон, чтобы схватить ее, стиснуть и задушить.

И вот, когда она была совсем близко от Катрин и Этьена, они увидели, как лошадь застряла между каменными глыбами. Она споткнулась, сломала передние ноги, последним усилием протащилась еще несколько метров и замерла, спутанная, плененная землей. Вытягивая шею, она поворачивала окровавленную голову, искала мутными глазами спасительную расселину. Вода быстро прибывала, заливала ее, и тогда утопающая лошадь заржала, жалобно, протяжно, жутко, как ржали те лошади, что утонули в конюшне. Ужасна была эта агония старого животного, с раздробленными костями, израненного, скованного, боровшегося со смертью в черной глубине шахты, далеко от солнечного света. Ее отчаянный вопль все не стихал, вода покрыла ее холку, шею, а из широко открытого рта все еще неслось надрывное хриплое ржание. Вдруг раздался короткий храп, глухое журчание, как будто вода полилась в бочку. А затем настала глубокая тишина.

— Ах, боже мой! Уведи меня, — рыдала Катрин. — Ах, боже мой! Мне страшно! Я не хочу умирать!.. Уведи меня! Уведи меня!

Она увидела смерть. Обвалившийся сруб, затопленная шахта, — от всего этого не повеяло ей в лицо таким ужасом гибели, как от ржания умирающей лошади. В ушах Катрин все еще звучало это страшное ржание, вызывавшее трепет всего ее существа.

— Уведи меня! Уведи меня!

Этьен схватил ее на руки и понес. Да и нельзя было медлить; мокрые по самые плечи, они стали взбираться по крутому ходу. Этьену приходилось поддерживать Катрин, у нее не хватало сил цепляться за деревянные стойки. Несколько раз Этьен едва успевал подхватить ее, он боялся, что она упадет, утонет в глубоком рокочущем море, которое надвигалось на них. Все же им удалось передохнуть несколько минут на первом встретившемся незатопленном пути. Однако и туда подступала вода; они взобрались выше. И целые часы вода все поднималась, наводнение гнало их из одной выработки в другую, заставляло взбираться все выше. На шестом уступе их охватил лихорадочный трепет надежды: показалось, что вода держится на одном уровне. Но вдруг он стал повышаться еще быстрее, им пришлось взбираться на седьмой уступ, потом на восьмой. Оставался лишь девятый. И, достигнув его, они с жестокой тревогой следили за каждым сантиметром подъема воды. Если вода не остановится, им суждено погибнуть, как той несчастной лошади; вот так же они протиснутся под самую кровлю, захлебнутся и утонут.

Поминутно грохотали обвалы. Сотрясалась вся шахта, неустойчивые породы, размытые прорвавшимся потоком, давали трещины. Вытесняемый воздух скапливался в конце выработки, уплотняясь под давлением, и вырывался грозными взрывами, раскидывая каменные глыбы и сдвигая пласты горных пород. Раздавался ужасающий грохот подземных катаклизмов; шла битва, подобная той борьбе, что происходила в незапамятные времена, когда могучие потопы переворачивали кору земного шара, сбрасывали горы в бездны, поднимали равнины. От сокрушающих толчков Катрин вздрагивала всем телом, в голове у нее мутилось от ужаса, и, сложив молитвенно руки, она все твердила одни и те же слова:

— Я не хочу умирать… Не хочу умирать.