Том 10. Жерминаль

Однако эта угроза пробудила в них инстинктивную страстную жажду жизни, готовность бороться за нее. Этьен принялся рыть рукояткой лампы углубления в пластах сланца. Катрин помогала ему, выдирая камни руками. Они сделали что-то вроде высокой скамьи и, взобравшись на нее, сели, опустив ноги и согнув спину, — нависавшая сводчатая кровля не давала им выпрямиться. Ледяная вода касалась сперва только их пяток, но она поднималась все выше непреодолимо, непрестанно; прошло немного времени, и холод охватил им щиколотки, икры, колени. Неровная сланцевая скамья стала мокрой, липкой; им пришлось крепко держаться друг за друга, чтобы не соскользнуть. Приближался конец. Долго ли могли они выдержать, забившись в это углубление, не смея пошевельнуться, измученные, изголодавшиеся, без хлеба, без света. Мучительнее всего был этот мрак, мешавший им видеть, как подкрадывается смерть. Кругом царила глубокая тишина; в затопленной шахте земля, насыщенная водой, осела. Теперь они чувствовали только, что из глубины галерей бесшумно надвигается на них волна прилива подземного моря.

Тянулись часы все в той же беспросветной тьме; заживо погребенные не могли определить, сколько времени прошло, они все больше путались в счете. Мгновения жестокой пытки должны были бы длиться бесконечно, но они проносились быстро. Несчастным казалось, что они не провели под землей и двух суток, меж тем кончались третьи сутки их заточения. Теперь нечего было и надеяться, что их спасут; никто не знал, где они находятся, никто не мог бы к ним спуститься. Если их пощадит вода, их прикончит голод. В последний раз им пришла мысль постучать, позвать на помощь, но камень остался под водой. Да и кто бы услышал их призыв?

Катрин бессильно прислонилась усталой головой к стенке и вдруг вздрогнула, встрепенулась.

— Слушай! — прошептала она.

Этьен подумал, что она говорит о легком журчании поднимавшейся воды, и, желая успокоить ее, сказал:

— Да это я ногами шевелю. Оттого и плеск.

— Нет, не то… Оттуда идет… Слушай!

И она прильнула ухом к угольному пласту. Этьен понял и сделал то же самое. На несколько секунд оба замерли, затаили дыхание. И вот наконец расслышали далекий стук — три удара с большими промежутками. Но они еще сомневались, быть может, у них звенит в ушах, быть может, трещит слоистая порода. Да и нечем выстукивать ответ.

Этьена осенила мысль:

— У тебя ведь на ногах сабо. Сними их… Стучи каблуком.

Катрин принялась стучать, выбивая призыв углекопов. Потом они прислушались и вновь различили три далеких удара. Двадцать раз они возобновляли призыв и двадцать раз слышали ответный стук. И тут они словно сошли с ума, то смеялись, то со слезами обнимали друг друга, забыв, что могут потерять равновесие и упасть в воду. Наконец-то! Товарищи думают о них, идут к ним на помощь! Радость и любовь переполняли их сердца, забылись муки ожидания, отчаяние долгих тщетных призывов; казалось, спасители совсем близко, стоит только пальцем пошевельнуть — расступится земля и выпустит заточенных.

— Подумай! — весело восклицала Катрин. — Ведь какая это удача, что я прислонилась головой к стене?

— Ну и слух у тебя! — говорил в свою очередь Этьен. — Я-то ведь ничего не слышал.

И с этого мгновения они сменяли друг друга: всегда то он, то она прислушивались, готовясь откликнуться на малейший сигнал. Вскоре они уже различали удары кирки; значит, началась проходка — прокладывают спасательную выработку. Ни единый звук не ускользал от них. Однако радость их померкла. Хоть они и смеялись, обманывая друг друга, постепенно их вновь охватило отчаяние. Сначала они пускались в пространные объяснения: очевидно, работы ведут из Рекильяра, выработку прокладывают в угольном пласту, и, может быть, даже несколько выработок, потому что проходку, несомненно, ведут три человека. Потом они говорили меньше, а в конце концов и совсем умолкли, представив себе, какая огромная толща земли отделяет от их спасителей. Они погрузились в безмолвные размышления, подсчитывали, сколько дней прошло и за сколько дней рабочий может пробить ход в этих пластах камня. Нет, не удастся товарищам вовремя добраться до них, до тех пор оба они умрут. Замкнувшись в угрюмом молчании, не смея обменяться словом, чтобы не растравить тоску, они лишь откликались на призыв, выстукивая ответ каблуком деревянного башмака, но делали это без всякой надежды, почти машинально, просто желая сказать, что они еще живы.