Том 10. Жерминаль

Вдруг он вздрогнул и очнулся, — кто-то окликнул его; это был Маэ, возвращавшийся с рыбалки, он рассказал Этьену о своей удаче: поймал великолепную форель и продал ее за три франка. Значит, сегодня будет суп. Этьен сказал, что скоро вернется домой, и, предоставив Маэ одному идти в поселок, направился в «Выгоду»; сев там за стол, он подождал, пока уйдет посетитель, и тогда твердым тоном заявил Раснеру, что немедленно напишет Плюшару и пригласит его приехать к ним. Он принял решение созвать частное собрание, — победа казалась ему несомненной, если все шахтеры Монсу вступят в Интернационал.

IV

Собрание устроили в четверг, в два часа дня, в заведении вдовы Дезир «Смелый весельчак». Хозяйка, возмущенная нищетой, которую приходилось терпеть ее «питомцам», гневалась на Компанию, особенно с тех пор, как кабачок опустел. Никогда еще в забастовку люди не были такими трезвенниками, даже отъявленные забулдыги сидели дома из страха нарушить принятое всеми решение. Главная улица в Монсу, на которой в дни ярмарки кипел народ, была теперь безлюдной, мрачной; везде царила унылая тишина. На стойках в пивных пиво не лилось в кружки, а из кружек — в глотки; сточные канавы были сухи; у дверей кабаков, окаймлявших шоссе, у винного погребка Казимира, у распивочной «Прогресс» видны были только бледные лица кабатчиц, вопрошающе озиравших дорогу; а в самом Монсу пустовал весь ряд питейных заведений, начиная от кабачка Ланфана до распивочной «Головня», не исключая трактира «Виноградное» и пивной «Сорвиголова». Только в трактире «Святой Илья», в который ходили штейгеры, еще наливали несколько кружек за день; обезлюдел даже «Вулкан», лишились клиентов и дамы, подвизавшиеся там, хотя ввиду тяжелых времен они снизили свою цену с десяти до пяти су. Во всем крае сердца томило мрачное уныние.

— Ах ты дьявол! — воскликнула вдова Дезир, хлопая себя по бедрам. — И во всем жандармы виноваты! Пусть меня в тюрьму засадят, но я им устрою штуку!

Всех властей, всех хозяев, все начальство она именовала жандармами, этот презрительный термин обозначал всех врагов простого народа. Она с восторгом ответила согласием на просьбу Этьена: ну конечно, весь ее дом к услугам углекопов; она бесплатно предоставит им свой бальный зал, напишет от своего имени приглашения, раз закон этого требует. Впрочем, если что будет и не по закону, пусть себе злятся. На следующий день Этьен принес ей на подпись десятков пять приглашений, переписанных по его поручению грамотными жителями поселка. Письма эти послали в другие шахты — делегатам и прочим надежным людям. На повестку дня поставлен был вопрос о продолжении забастовки; но в действительности ждали Плюшара и рассчитывали, что после его речи произойдет массовое вступление углекопов в Интернационал.

В четверг утром Этьен очень встревожился, видя, что Плюшара, бывшего старшего мастера в его депо, все еще нет, хотя он обещал приехать в среду вечером. Что же случилось? Этьен огорчился, что не удастся посоветоваться с ним до собрания. В девять часов он отправился в Монсу, полагая, что Плюшар проехал прямо туда, не останавливаясь в Воре́.

— Нет, я вашего друга не видела, — ответила ему вдова Дезир. — Но у меня все готово, пройдите посмотрите.

И она повела Этьена в бальный зал. Украшения в нем оставались те же самые — гирлянды, подхваченные у потолка венком из пестрых бумажных цветов, и позолоченные картонные щиты с именами святых, развешанные по стенам. Только убрали подмостки для музыкантов и вместо них поставили в углу стол и три стула да выстроили в зале наискось несколько рядов скамей.

— Отлично! — одобрил подготовку Этьен.

— И знаете что? — сказала вдова. — Будьте тут как дома. Можете горланить сколько душе угодно… Если жандармы явятся, не пущу, — разве что убьют!

Пришли вдруг Раснер и Суварин, и вдова удалилась, оставив их троих в большом пустом зале. Этьен удивленно воскликнул:

— Вы здесь? Так рано!

Суварин, работавший в ночную смену (машинисты не бастовали), зашел просто из любопытства. Раснер хмурился — за последние два дня он казался озабоченным, на его круглой, пухлой физиономии больше не играла благодушная улыбка.

— Плюшар не приехал, я очень беспокоюсь, — сказал Этьен.

Кабатчик отвел взгляд в сторону и процедил сквозь зубы:

— Я-то не удивляюсь. Я его и не жду.

— Почему это?

Тогда Раснер, набравшись духу, посмотрел ему прямо в лицо и с вызывающим видом заявил:

— Да потому, что я тоже послал ему письмо, если хочешь знать. И в этом письме я умолял его не приезжать… Да, я считаю, что мы сами должны разобраться в своих делах, а не обращаться к посторонним.

Этьен пришел в исступление; дрожа от гнева, он впился взглядом в товарища и бормотал, заикаясь:

— Ты это сделал? Ты это сделал?