Читаем Том 11 полностью

Во-первых, само правительство. Во время пребывания Бонапарта в Лондоне со стен словно по волшебству исчезали все направленные против него надписи и изображения. А теперь полиция оставляет висеть на стенах самые резкие плакаты. Все указывает на тайный замысел: предписанная сверху грубость констеблей, вызывающие речи выступавших в защиту правительства адвокатов перед судом на Мальборо-стрит, противозаконное использование арестованных на Treadmill[201], оскорбительный тон официальных газет, колеблющиеся выступления членов кабинета в парламенте. Может быть, Пальмерстону нужен был coup d'etat [государственный переворот. Ред.] в миниатюре, чтобы сохранить свое министерство? Или ему понадобились серьезные внутренние беспорядки для того, чтобы отвлечь внимание от Крыма? Зная этого самоуверенного государственного деятеля, умеющего под кажущимся легкомыслием скрывать глубокий и холодный расчет, мы считаем его, как Вольтер Аввакума, «capable de tout» [ «способным на все». Ред.].

Во-вторых, сторонники Ассоциации административной реформы. Они стремятся использовать движение масс отчасти для запугивания аристократии, отчасти как средство завоевания популярности для себя. Поэтому от их имени и в их интересах Баллантайн выступил перед Police-Court [полицейским судом. Ред.] на Мальборо-стрит в качестве защитника арестованных в прошлое воскресенье. Поэтому сторонники административной реформы и выкупили вчера всех осужденных, уплатив за них штраф. Поэтому их газеты и защищают «mob» (как правительственная газета «Globe» называет народ) и нападают на полицию и министерство.

В-третьих, чартисты, цели которых всем известны.

Появились, наконец, официальные и неофициальные сообщения о неудачном наступлении 18 июня. Опубликование официальных телеграмм несколько дней откладывалось и, разумеется, не без причины. События 18 июня, несомненно, являют собой наиболее совершенный образчик тех нелепостей и ошибок, которые так часто допускались в восточных делах.

Передовые траншеи французов находились в 400–500, англичан в 500–700 ярдах от русских батарей. Это как раз то расстояние, которое атакующие колонны должны были во время штурма пробежать незащищенными от огня русских и без огневой поддержки своей собственной артиллерии; при быстром беге всякое подобие боевого порядка неизбежно было бы

нарушено, и войска оказались бы беспомощными, находясь под ружейным огнем противника в течение 3–5 минут — срок вполне достаточный, чтобы полностью дезорганизовать их. Уж один этот факт характеризует весь план наступления. Надо было начать с того, чтобы полностью подавить огонь противника и непрерывным навесным огнем действительно помешать ему сосредоточить большое количество войск в своих укреплениях— без этого не могло быть ни малейшего шанса на успех.

Русские, кажется, правильно разгадали планы союзников, если только, как полагает Пелисье, они уже заранее не были о них осведомлены. 17 июня они лишь слабо отвечали на огонь союзников, держали в течение дня свои орудия укрытыми за брустверами и вообще приняли такие меры предосторожности, которые почти не понадобились им при отражении атаки на следующий день. В течение ночи орудия были выдвинуты на свои позиции, колонны и резервы, выделенные для обороны, заняли свои места.

Первоначальный план, согласованный между Пелисье и Рагланом, состоял в том, чтобы возобновить артиллерийский обстрел на рассвете 18 июня и вести его с максимальной силой в течение нескольких часов, а затем внезапно и одновременно начать штурм семью колоннами. Одна (французская) должна была быть брошена на бастион, расположенный у Килен-балки, две (французские) — на Малахов курган, три (английские) — на Редан и одна (английская) — на группу домов и кладбище, между Реданом и оконечностью внутренней гавани. Раз вообще предполагалось проведение штурма, этот план был довольно разумным. В случае его осуществления огонь русских был бы подавлен, а их войска, сосредоточенные для обороны, удалось бы рассеять еще до начала самого наступления. С другой стороны, и войска союзников должны были бы понести потери от огня русских во время сосредоточения их в траншеях, а защитники, вероятно, скоро заметили бы наличие колонн, предназначенных для штыковой атаки на их позиции. Но это было бы наименьшим злом. При всех своих недостатках первоначальный план являлся все же наилучшим при данных условиях. О том, как этот план был сорван, как рухнули расчеты Пелисье на лавровый венок, как армиям союзников пришлось пережить под эгидой орла реставрированной империи «Балаклаву пехоты» — обо всем этом мы расскажем завтра.

Перейти на страницу:

Все книги серии Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука